Генуэзская конференция была торжественно открыта 10 апреля 1922 года, в понедельник пасхальной недели. Это было самое грандиозное европейское собрание со времен Берлинского конгресса 1878 года: все европейские страны послали на него своих министров иностранных дел, почти все — глав правительств. Журналисты, съехавшиеся со всего мира, говорили о наконец-то начинающейся настоящей мирной конференции и проводили сравнения с великими вселенскими соборами христианской церкви. Налет сенсации с самого начала был на всем: вдруг все снова были под одной крышей, в том числе и злые немцы, и зловещие большевики. Поразительным образом у них не было ни рогов, ни копыт, внешне они вели себя совсем как вежливые, нормальные политики. Вернется ли наконец-то мир и нормальная жизнь обратно? Наступила ли теперь и в европейской политике весна — как в мягком ландшафте итальянской Ривьеры?
Генуя пробудила надежды, каких не пробуждала до того никакая конференция двадцатого века. Но было также и всеобщее опасение провала этого беспрецедентного по масштабам мероприятия: её невозможно было бы повторить — и в действительности до 1971 года ни разу более не проводилась подобная общеевропейская конференция. Если она расстроится, то в воздухе запахнет катастрофой.
Конференция была слабо подготовлена. Ллойд Джордж любил импровизацию, и ему должно было поспособствовать то, что он был единственным, кто точно знал, чего он хочет от Генуэзской конференции, а именно объединения всех капиталистических промышленно развитых стран Европы с целью восстановления России. В этих рамках следовало смягчить вопрос о репарациях, который в то время отравлял европейский воздух, незаметно свести вместе Германию и Францию, а Россию исподволь вернуть и вписать в капиталистическую экономическую систему. Остальные государства знали только лишь, чего они не хотят: Россия — как раз этого объединения мирового капитала для экономической колонизации России; Германия — возобновления довоенного альянса России с Западом; Франция — выторговывания каких-либо уступок от её репарационных требований к Германии.
Если Ллойд Джордж хотел провести свой великий план через все эти препятствия, то он должен был играть весьма сложную партию. С Францией, которая вообще неохотно согласилась на проведение конференции, с самого начала он оказался в открытом противостоянии: Франция вовсе не хотела успеха конференции. Она чувствовала себя обманутой в Версале в вопросе о границах по Рейну и хотела использовать репарации, чтобы впоследствии достичь этой военной цели.
