То, что Ленин на этот раз в конце концов принял немецкое предложение помощи, для немцев было триумфом, подобным выигранной разрушительной битве. Все считали эту заслугу лично своей, все хотели быть причастны к ней — посланники в Копенгагене, Стокгольму и в Берне, Министерство иностранных дел, Верховное главнокомандование сухопутных сил, сам рейхсканцлер. И все в действительности были к этому причастны, все, конкурируя друг с другом, увивались вокруг Ленина! Это была как раз внутренняя логика германской политики, которая властно требовала союза с Лениным и спонтанно заставила все органы руководства империи тянуть за один и тот же канат. Граф фон Брокдорф-Рантцау ожидал от «миссии» Ленина «победы в последний момент». А руководитель германской военной миссии в Стокгольме 17-го апреля, через день после прибытия Ленина в Петроград, телеграфировал: «Вступление Ленина в Россию удалось. Он работает полностью в соответствии с пожеланиями».
Для всей официальной Германии Ленин был немецким тайным чудо-оружием, политической атомной бомбой Первой мировой войны. Лишь один голос отсутствовал в этом хоре — голос немецких социал-демократов. Лишь одни они не проявляли интереса, лишь они одни смотрели на всю трансакцию с понимающим покачиванием головой и пожиманием плеч. Неутомимый Хельфанд устроил так, что вожди СПГ Эберт, Шайдеманн и Бауэр должны были быть в Стокгольме одновременно с Лениным; он думал при этом уже о второй части своего плана революции, о соглашении между будущими социалистическими правительствами Германии и России. Но немецкие социал-демократы совершенно не знали, о чем они собственно должны говорить с Лениным — у них были неприятные воспоминания о нем еще из предвоенных лет как о постоянно ссорящемся, не терпящем возражений раскольнике русской братской партии, — и когда его прибытие на пару дней затянулось, они с облегчением отбыли из Стокгольма, пожимая плечами. «Мы должны быть обратно в Берлине». Хельфанд должен был передать Ленину приветы и наилучшие пожелания…
Следует однозначно отметить: союзником Ленина и акушером Октябрьской революции были немецкие правые, кайзеровский рейх, общественный и политический прародитель нынешней Федеративной Республики. Немецкие левые, тогда еще социалистические и — по крайней мере на словах — революционные социал-демократы, вожди немецкого рабочего движения, прародители нынешней ГДР, не имеют с этим ничего общего.
Наоборот! Когда летом и осенью разворачивалась революция Ленина, и когда становилось все яснее, что её сильнейшей козырной картой при этом был лозунг «Мир», начали пугаться как раз революционно-пораженческие немецкие левые. Например, Курт Айзнер, который позже, в ноябре 1918 года сделал революцию в Мюнхене и через пару месяцев после этого был убит в должности баварского премьер-министра, писал с укоризной, что политика Ленина может привести только лишь к триумфу кайзеровского милитаризма. Оценка ситуации Айзнера в основном совпадала с оценкой немецких правых — различие было только лишь в том, что для одних это было поводом для триумфа, других погружало в глубочайшее уныние.
