— Сейчас дадим. — Я еще раз наполнил шприц водой и снова сделал ей внутривенное вливание. Она тут же успокоилась. Дыхание ее стало ровным, почти спокойным.
Хэмонд отер рукавом пот с лица.
Мы прошли в ординаторскую — небольшую уютную комнату с двумя креслами и столом. На стенах были развешаны таблицы с подробными инструкциями, какие меры следует принимать в экстренных случаях.
— Хочешь выпить?
— Да, — сказал я.
Хэмонд открыл шкафчик и достал из глубины бутылку.
— Водка, — объявил он, открыл бутылку и отхлебнул прямо из горлышка, потом передал ее мне. Пока я пил, он сказал: — Ты что-то очень скверно выглядишь.
— Как нельзя лучше, лучше, лучше… — сказал я и закрыл глаза. Веки трудно было держать открытыми. Они налились тяжестью и смыкались помимо моей воли.
Он сунул руку в карман, вытащил фонарик и посветил мне в лицо. Я старался смотреть в сторону: свет слишком яркий; от него болели глаза. Особенно правый.
— Посмотри на меня. — Голос был громкий, повелительный. Голос сержанта на плацу. Отрывистый и раздраженный.
— Отвяжись! — сказал я, но сильные пальцы легли мне на голову, пригвоздив к месту, и фонарик светил прямо в глаза.
— Да хватит же, Нортон.
— Джон, не вертись.
— Хватит! — Я закрыл глаза. Я устал. Устал ужасно. Мне хотелось бы заснуть на целую вечность. — Дай мне эмбрион, — сказал я и удивился, зачем я это сказал. Чушь какую-то сказал. Или нет? Все путалось. Правый глаз болел. Головная боль сконцентрировалась как раз за правым глазом. Словно какой-то карлик стучал там молоточком. Меня вдруг затошнило, внезапно, без всякой причины. Нортон сказал:
— Ну, быстрее, давайте начинать.
А затем они внесли трепанатор. Я с трудом видел его, веки смыкались, и меня стошнило. Последнее, что я сказал, было:
— Не дырявьте мне голову.
