— На брюхе. Будешь приставать к нему, повернет выключатель, тебя и ударит током.
Сказала и пожалела. Василек тут же полез к поросенку под брюхо выключатель искать. Еле отвадила.
Дома, сняв с Василька грязную одежду, Нина обмывала его, грудастого, плотного, как боровичок, укутывала в овчинный полушубок и сажала на печку. А чтобы удержать его там, пока сушилась одежка, плела всякую небыль.
— Ты сиди в своей избушке, сторожи свою телушку, а то волк прибежит, телушку уволокет.
— А я его из ружа бабахну, убью волка. Дай ружо-то!
— На́ вот тебе ружо. — И совала ему в полушубок пруток от метлы.
Ненасытный глаз Василька сверкал из щелки, выслеживая волка, грозный ствол «ружа» ворочался туда и сюда, как пулемет из амбразуры.
Жилось ему у Нины вольготно — ни в чем отказу не знал. И ел всегда в охотку. Сколько ни давали, все мало — еще давай. Съест тарелку борща, сам в чугунок заглянет: не осталось ли? Хлеба кусок жует, а на каравай поглядывает: как бы не спрятала раньше времени.
— Живот не лопнет?
— У меня уемистый.
— А у тебя там не волк ли живет?
— А как он туда улез?
— А когда ты спал.
— А через куда?
— Ты рот раскрыл, он и влез.
— Я маленький.
— А это не волчина, а волчок, росточком с жука. Теперь-то он, наверно, большой уже стал.
— Отчего же большой?
— В живот харчей ему бросаешь, вот он и растолстел.
Когда же Василек есть не хотел, отворачивался — а это редко случалось, — Нина вспоминала волчка:
— Волчок проголодался, накорми его.
Василек старался, ел, себя не жалел.
— Где это ты извозился так? — спросит, бывало, Нина, когда он с улицы прибежит. — Возьми-ка вон зеркальце, глянь, что там за зверь-замазур?
Василек возьмет зеркальце, уткнется в него носом и начнет разглядывать себя, косматого и грязного.
— Где?
— Ты глубже заглянь.
Вопьется он в зеркало, нос прижмет, глаза раскорячит.
— Как зверя-то зовут?
— Василек.
— А в ухе кто у тебя живет?
— Кто? — насторожится Василек, ожидая подвоха.
— Петух.
— Петух?
— Набери в ковшик водички и вытурь его оттуда.
Отмоется Василек дочиста, залезет на печку, упрется локотками в теплую овчину, запустит пальцы в жесткие свои кудряшки и потребует:
— А ты мне сказывай про ухи-то!
— Это про волчка? Ну-к, слушай… Впрыгнул он в ухо, огляделся, хотел обратно уйти, глядь — высоко прыгать, ушибется. Посидел, зубами пощелкал и спать улегся на пустое брюхо. Спит, сон видит: зверь идет…
— Какой?
— Медведь, должно быть. Проснулся, темно, никакого зверя нет. А под утро встал, голодный, а есть-то нечего, зубами пощелкал и снова спать. Солнышко высоко, а он все спит. Проснулся, зубами пощелкал и снова на бок. Так и жил один, брюхо совсем подвело, да скучно стало, поиграть не с кем. И надумал жениться. Где жену найдет? Никто не хочет в ухо лезть, хата тесная. Лиса пришла, посмотрела: «Нет, говорит, грязно здесь, не пойду замуж». Сорока прилетела, посмотрела: «Живи один, говорит, а я себе другого найду». Прискакала мышка, понюхала и тоже убежала. Никто замуж за волчка не хочет. Скучно жил волчок. А потом думает: «Дай приберу, может, кто и пойдет замуж». Взял прибрал чисто. Ан, глядит — опять кто-то грязь наволок. Кто бы это, а?
