…Поднявшись на гору и уже выходя на широкую хуторскую улицу, я вдруг услыхал за собой быстрые шаги и шумное дыхание — кто-то, запыхавшись, догонял меня.
Я обернулся и увидел перед собой знакомые горяче-карие глаза.
— Фу, Ёрка! Я чуть не запалился, догоняя тебя. Здорово, дружище!
Передо мной стоял Трофим Господинкин, бывший работник Рыбиных.
Я обрадованно кинулся к нему, и мы обнялись. Труша очень изменился — это был как будто и тот и не тот парень. Робость его исчезла, фигура распрямилась, в узком, когда-то очень бледном, измученном лице появилась мужественная уверенность, совсем исчезло заискивающее выражение, а на верхней губе трогательно и вместе с тем совсем как у взрослого мужчины пробивалась темная щетинка уже не раз бритых усов.
И одет Труша был неузнаваемо — в новый суконный ватник с барашковым воротником, в суконные брюки и добротные, без единой латочки, хромовые сапоги.
— Труша! Да тебя не узнаешь — гляди, как вырядился! — воскликнул я.
— Какой же это наряд? Просто обыкновенный, рабочий… А ты… — Трофим с сожалением, как мне показалось, оглядел мое потрепанное ученическое пальтишко, дырявые сапоги, — все учишься? Или бросил? Как там Рыбины?
Я рассказал что знал о прежних хозяевах Труши — о Матвее Кузьмиче, о Неониле Федоровне, об Аникии, Фае. Мне казалось, что он прервет меня, спросит о Домнушке, но он не спрашивал.
Мы шагали по завешанной тонкой изморозной мглой улице хутора, и Труша, как бы стесняясь за пережитое у Рыбиных, рассказывал:
— Ну, я, как только приехал в Ростов, зараз же пошел наниматься, куда примут. Мне так обрыдло у Рыбиных, что было все равно, куда кидаться, хоть к черту на рога. Проскитался я месяца три. Где я только не начинал тянуть лямку! И все чернорабочим. В грузчики меня не взяли — слабый. Так я то уборщиком, то землю ковырял на канализации, то в ремонте вагонетку гонял. Потом человек хороший попался, слесарь, посоветовал бросить грязное дело и поступить в железнодорожные мастерские. И там я долго был подметайлом, стружку да гайки на тачке возил, потом пригляделся к станку. Добрые люди, слесари, помогли. Ухватился я за станок, как за гуж, раскумекал, что к чему, и через полгода сдал слесарную пробу. Перевели меня в подручные. Ну, тут я и получил разряд. Теперь я слесарь, как полагается, получаю рубль двадцать в день…
— Неужели рубль двадцать?! — удивленно воскликнул я.
— Да, целковый с двугривенным, — улыбнулся Труша, — А что, разве много? По теперешней-то дороговизне? Видишь — приоделся. Там же, на Темернике, у рабочего квартирую, хожу в столовую, смотрю картины, любительские спектакли. Культура! — Труша как-то очень горделиво ухмыльнулся понизил голос: — Даже за барышней ухаживаю. Городская такая, славненькая, чистенькая…
