Я не мог оторвать глаз от кладбища. Узнал склонившуюся вербу — под ней похоронили в 1917 году мою мать, Степаниду Митрофановну. Целыми днями просиживал я тут. Ходили со мной на могилу и младшие сестры. Дома нам жизни не было: там хозяйничала злая мачеха. А когда умерла бабушка Анисья, за ней — дед, нам стало совсем худо.
Ох, памятна мне эта верба! Под ее тенью прошло такое тяжелое детство, что впору было и сейчас слезу уронить. И нынче на сердце было тяжело: каково смотреть на родные места и сознавать, что не можешь свободно ходить по ним.
Товарищи окликнули меня из-за кустов. Я не сразу сообразил, о чем они говорили. В поле появились люди. Бугристый даже рассердился:
— Что на тебя столбняк нашел?
У Васи Кузнецова душа была почувствительнее. Он не стал ругаться, а только подозвал меня и подал свой, недавно взятый с гитлеровского полковника бинокль.
— Посмотри-ка, — сказал он, — получше! Кто тут из твоих земляков подходящий?
Я начал разглядывать пришедших на огороды людей. Это всё были женщины и как будто — незнакомые. Но я увидел шедшего за конем мужчину. Друг детства — Алеша Головач!
— Всё! Кого надо, того и нашел! Сидите пока тут.
Я добрался до подводы, оставленной Алешей в тени кустов близ огорода. На ней нашел бутыль с холодным квасом. Тут же лежал платок с хлебом, огурцами и куском сала. «Хорошо живешь, Алеша», — подумал я, прикладываясь к горлышку. По дороге в Машево мы пили воду из луж. Я отпил из Алешиной бутыли несколько глотков, но больше ничего не тронул: полагал, что он и сам мне последнее отдаст.
Вот приближается мой друг. Маленькая лошаденка еле тащит соху. Алеша не видит меня — согнулся, надулся, крепко сжимает ручки своего дореволюционного орудия — помогает коняшке. Подходит все ближе. А мне даже интересно: где он эту музейную штуку откопал. Неужели сам сделал?
Как ни странно — первой заметила меня лошадь. Тогда увидел меня и Алексей. Не подошел, не окликнул, вытащил соху из борозды, счистил босой ногой глину и погнал лошадь дальше.
В чем дело? Я оглянулся — поблизости никого нет. Снова глянул на Алексея: лицо бледное, руки дрожат, лошадь погоняет зло и растерянно. Так вот что! — испугался. Конечно же — испугался меня! Не видел никогда с бородой. Мог и не узнать.
Я, не вылезая из-за укрытия, тихонько окликнул его:
— Алеш! Не узнал? Подойди на минутку! Не поворачиваясь ко мне, он буркнул:
— Чего вам тут?
— Что ж ты старого друга не помнишь? Артозеева не узнаешь?
