Бухенвальдский набат | страница 51
Он вспоминал (в сознании покуда)
год сорок пятый, августовский сад...
Огонь и гром!
И за одну минуту
нет Хиросимы —
есть кромешный ад!
Нет светлых улиц,
скверов нет зеленых...
Один разряд,
всего один лишь взрыв!
Но сколько горожан
испепеленных!
А он, Якио,
он остался жив...
И вот он мертв,
его сомкнулись веки.
Ждет погребенья Иосимы прах.
— Войне проклятье!
Миру —
мир навеки! —
застыло криком
на его губах.
1972
* * *
Меж облаков все реже просинь,
пожухла кое-где трава.
Не за горами, значит, осень.
Она войдет в свои права.
И сменит лето, словно проза
поэзию сменяет вдруг.
Спадет жара, погаснут грозы,
потянут журавли на юг...
В леса ворвется свежий ветер,
раздует лиственный пожар.
И первый иней на рассвете
как соль на острие ножа...
1972. Озеры
* * *
Что быль, что небылица
промчался старый год.
И новый, яснолицый,
у матушки-столицы
распахнутых ворот.
Декабрь, а ни снежинки,
да и теплынь притом.
А мне на Соколинке,
по давнишней тропинке
встречать его стихом.
Расстегивай овчину,
вспотевший Дед Мороз!
Ты, верно, молодчина,
а ну-ка для почина
чего ты мне принес?
Намаялся я слишком
в минувшие года...
Ко мне идешь ты с книжкой
малюсенькой под мышкой —
такому рад всегда!
Прошедший бородатый
усердно мне служил.
Я стал лауреатом
журнала «Крокодил»,
меня печатал в «Правде»,
водил меня в эфир.
А ты скажи по правде,
я получу награду —
медаль «Борец за мир»?
Не получу — так что же...
Здоровья лучше мне,
как говорят, дай Боже,
и канарейкам тоже,
и теще, и жене...
Пора поставить точку.
Дай, Новый год, обет:
чтобы рождались строчки
счастливые, «в сорочке»,
и вылетали в свет.
31 декабря 1972
НАША МАМА
Наша мама — полемистка,
но она — не резонер.
С ней нельзя сравнить и близко
умниц изо всех Озер.
Мама держится солидно.
Не в любой вступает спор.
У нее весьма завидный
и широкий кругозор:
от симфоний до прелюдий,
от поэм до оперетт.
Лучше всех готовит блюда
от ватрушек до котлет.
Слава маминым соленьям,
выше всех они похвал!
Что касается варенья —
не скажу, не разобрал.
1973
* * *
Не то мне это снится,
а может, наяву:
который день в больнице
я пленником живу
и к незавидной нови
привыкнуть не могу.
...А были сгустки крови,
как маки на снегу.
Испуганные взоры,
и день, как мрак в ночи,
приезд нескорой «скорой»,
и сестры, и врачи...
А было опасенье —
вот-вот сомкнется круг,
тревога,
полубденье:
а вдруг?
а вдруг?
а вдруг?..
Что было — миновало,
Всевышнему хвала!
И снова сил немало
на трудные дела.
Да, впереди метели
и прочее сполна!
Но нынче птицы пели
о солнечном апреле...
Да здравствует весна!
1973
* * *
Уже весна плетет узоры,