Бухенвальдский набат | страница 46
последний шаг, последний отзвук лета.
А там — ненастье и дожди, дожди...
И долгий мрак глухих ночей осенних.
Все это будет завтра. А сейчас —
ни облачка в лазурной вышине.
И небо, словно колокол огромный,
хрустальный колокол, в голубоватой дымке..
Последний луч... Последний отзвук лета!
1970
* * *
Еще немного, и последний листик
календаря в безмолвье упадет.
Хочу творить. Но путаются мысли,
крыло не расправляется в полет.
За годом год ступаю с тяжким грузом,
увы! не проторенною тропой.
Замаялся. И притомилась муза,
видать, ушла на временный покой.
Зима лютует. Но жива природа,
она лишь мирно спит и видит сны.
Устал безумно... Но в преддверье года
я полон веры в торжество весны.
Она придет, придет по бездорожью,
прибавит силы и развеет грусть.
Вернется муза. На сраженье с ложью
солдатом правды снова подымусь.
Весна придет. И забушуют воды,
и кликнет первый гром над головой:
«Лишь тот достоин жизни и свободы,
кто каждый день идет за них на бой!»
1970
К ЕВРЕЯМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Я так далек от вдохновенья
, и муза слишком далека.
Я удручен. Но, к удивленью,
наружу просится строка.
Сейчас, увы, не в силах петь я,
чтоб голос плыл за рубежи.
Но ты, строка моя, скажи:
«Он насмерть не захлестан плетью,
он не замучен, хоть затаскан,
весь для людей, хоть нелюдим,
и не почил в телеге тряской
назло гонителям своим».
Он — это я. Тоской объятый,
вкушаю горьковатый плод.
Закончился семидесятый,
в моей судьбе — бесплодный год.
Не диво, коль плененный ворон
не может ринуться в полет
иль вишня, рытая под корень,
подарков сочных не дает.
А я не ворон и не вишня,
я человек, и тем больней
быть вроде нищим, вроде лишним -
в опале честный иудей, на положении «эрзаца»
(не та меня родила мать),
благоволения мерзавцев
как милостыню годы ждать...
А тем из нас, что словно глухи
и даже будто бы в чести,
готовые, как псы на брюхе,
перед тиранами ползти,
тем, для которых «хата с краю»,
мол, притесненья не про нас,
им первым ребра поломают,
как только грянет черный час.
Они неужто позабыли,
как по веленью палачей
евреев гнали и травили,
в застенках мучили врачей,
как со страниц газет московских
выказывали злой оскал
столбцы статей «антижидовских»...
И день за днем крепчал накал.
О нет, не в гитлеровском рейхе,
а здесь, в стране большевиков,
уже орудовал свой Эйхман
с благословения верхов.
И было срамом и кошмаром
там, где кремлевских звезд снопы,
Абрамом, Хаймом или Сарой
явиться посреди толпы.
Еще мгновенье — быть пожару!
Еврей, пощады не проси!..
И сотни новых бабьих яров
раскинулись бы по Руси.