— А ты гордишься принадлежностью к кино бизнесу?
Ригенштейн широко улыбнулся.
— Конечно же! — сказал он. — Как и ты, я горжусь тем, как делаю свое дело! — Он покачал головой. — Само собой, в нашей профессии до черта негодяев, как в любой профессии, и не существует советов по этике или судов чести, чтобы попытаться судить и регулировать отношения с ними. Что больше всего мне нравиться в занятии кино бизнесом? — вновь улыбнулся Луи. — Власть произнести «да», — ответил он с воодушевлением. — В нашем деле имеются сотни людей, в чьей власти сказать «нет», — но лишь немногие могут себе позволить «да». — Он наклонился вперед и уперся локтями в колени. — Конечно, как и любая власть, она должна реализовываться с наиболее возможным благоразумием. Будучи неблагоразумной, такая власть способна разрушить ее обладателя, и даже быстрее, чем можно себе представить.
Ригенштейн сузил глаза.
— Скажи, Баррингтон, ты когда-нибудь участвовал в представлениях?
— Исключительно перед жюри, — ответил Стоун. — Нет, ошибся. Однажды я играл главную роль — будучи в старшем классе в школьном драматическом клубе.
— Как считаешь, тебе удалась эта роль?
— Я… ну, участники заслужили бурные аплодисменты, причем, три вечера подряд.
— Могу побиться об заклад, что ты сыграл очень хорошо, — сказал Ригенштейн. — Я знаю толк в актерах, и думаю, ты — прирожденный актер. Ты неплохо смотришься, голос у тебя с резонансом, и вообще, ты производишь положительное впечатление.
Стоун удивился.
— Что ж, благодарю, мистер Ригенштейн; из ваших уст — это высшая похвала.
— Будь добр, зови меня просто Луи, — сказал он.
— Спасибо, а я — Стоун.
— Стоун, если ты когда-либо пожелаешь оставить свою профессию, дай мне знать, и я открою тебе двери в мир кино. Конечно же, не на ведущие, но хорошие роли второго плана. Мне доставит удовольствие видеть, что у тебя получается, и я уверен, у тебя получится. Главные роли вряд ли. Тебе, кажется, чуть больше сорока?
— Ты не ошибся.
— Чтобы стать звездой, нужно много времени, но ты будешь пользоваться большим спросом на проходные роли.
Стоун засмеялся.
— Не уверен.
— А я ничуть не сомневаюсь; ты будешь очень хорош.
— Хорошо, Луи, если я решусь бросить свою карьеру, ты будешь среди первых, кто узнает об этом.
Ригенштейн встал, снял куртку, скинул ботинки.
— Надеюсь, ты извинишь меня, но мне следует немного поспать, — сказал он. — Я бы посоветовал тебе сделать то же самое. Когда мы доберемся до Лос-Анджелеса, будет раннее утро.
