У театра Овари Сано и его компания спешились и передали заботу о лошадях помощникам конюхов. У грязного деревянного здания околачивались полицейские, готовые успокаивать драки, которые часто случались между мужчинами, ссорившимися из-за любимых актеров. Войдя в театр, Сано обнаружил, что спектакль уже идет. На поднятой сцене, освещенной через отверстия в потолке и с изображением леса на заднике, актер в крестьянских лохмотьях задушевно пел дуэтом с оннагата, исполнителем женской роли, одетым куртизанкой. Музыканты выдавали фальшивый аккомпанемент. Вдоль стен и в кабинках перед сценой сидели мужчины. Зрители то и дело разражались хриплыми одобрительными возгласами. Воздух отравлял дым курительных трубок.
Пока актер пел, в зрительном зале поднялся самурай.
— Эбисуя-сан! — выкрикнул он. — Вот залог моей любви к тебе!
Он вынул нож, отрубил себе мизинец и кинул его оннагате. Затем попытался запрыгнуть на сцену, но полицейские отбросили его прочь. Никому, казалось, не было дела до инцидента, не такого уж редкого в Кобики-то. Представление продолжалось. Когда занавес опустился, зрители повалили из театра. Сано подвел своих сторожевых псов и сыщиков к пожилому мужчине, который стоял у сцены.
— Вы владелец? — спросил его Сано.
— Да, господин.
Плечи мужчины были задраны до самых ушей, белые пучки волос окружали лысую макушку. Он крикнул актерам, которые бездельничали и курили на сцене:
— Не стойте столбами — смените декорации для следующего спектакля!
Актеры, явно служившие и в качестве рабочих сцены, начали двигать задник. При этом Эбисуя, исполнитель женской роли, не выпускал из накрашенных губ курительную трубку.
Владелец обратился к Сано:
— Чем я могу вам помочь?
Он говорил вежливо, но на лице его застыло кислое выражение.
Сано представился.
— Меня интересует актер Кохэйдзи. Мне нужно ваше содействие.
— Простите, но я не помню актеров по именам.
— Верно, — сказал Эбисуя Сано. Он сменил женский фальцет на глубокий мужской баритон, который странно контрастировал с женским костюмом. Эбисуя дернул подбородком в сторону владельца. — Память у него ни к черту. Кохэйдзи работал здесь, пока не перешел в Накамура-дза, где переключился с девичьих ролей на самурайские.
Сано заинтересовался. Значит, когда-то Кохэдзи был оннагатой. Может, он все еще играл женщин, например, в частном порядке, если не на сцене? Оторванный рукав с места преступления принадлежал кимоно Окицу, но кто носил его в ночь убийства Макино?
