— А мы, Алексей, кажется, с тобой условились на воле политики не трогать?
— Политика — она как муха: выгонишь в дверь — влетит в окно. Села на щеку — отмахнулся, а она тебе в ноздрю. Апчхи!
— Будь здоров!
— Ты думаешь, я нарочно? В самом деле какая-то козявка в ноздрю влетела.
На вершине
Маша прыгала и танцевала, раскрылив руки, на вершине кургана, напевая:
— А я первая! Первая я!
Алексей Максимович и я за ним сильно отстали, и не потому, чтобы мы были слабее (хотя он все чаще покашливал, а я тяжело дышал), и даже не оттого, что мы всех тяжелее. Дело объяснялось просто: все наши ребята были босы, а мы обуты — он в сапогах, а я в ботинках. Еще в полугоре у нас обоих о хвою и сухую траву так отполировались подошвы, что мы скользили на скате, словно взбирались на ледяную гору. Приходилось выбирать, где ступить, искать голого места или камня, хвататься за кусты, обнимать сосны, чтобы не упасть.
— Жалко, что я не послушал Абзаца, не оставил юру и сапоги, — ворчал Алексей Максимович. — Шельмец давал хороший совет — разуться.
— Зато ребята, чай, ноги разбили, искололи.
— Скорее, что ли, идите! — кричали нам сверху, с голой макушки кургана.
Наконец и мы достигли вершины. Было чем полюбоваться отсюда! Курган — выше всех своих соседей. К югу, как и к реке, он сбегал довольно круто к Бахиловскому Буераку — глубокой сухой долине, стоку вешних вод плоскогорья Самарской Луки. Сосны не закрывали нам дали. Она была ясна августовской прозрачной чистотой. Только к западу плоский круг горизонта прерывал холмы. Видна Усольская светелка на вершине горы. На юг, за голыми увалами плоскогорья Самарской Луки, стелется пестрая, заплатанная Новоузенская степь — рыжие пашни, черные пары и бледно-зеленые клинья озимых. К западу, за Куньей воложкой, — приземистый Ставрополь. К северу от нас — в синих разводах по желтому полю пашен — Башкирская степь. На восток, под синими Соколиными горами, должна быть Самара — ее не видать.
Кое-что о медведях
Всюду по краям земли видны белыми крапинками церкви.
— Хорошо дышится! — легко покашливая, говорил Алексей Максимович. — Приятен горный воздух. Каково, отче Сергие, если бы не ребята, нам бы сюда не попасть. Люблю высоту!
Я ответил стихами:
Хоть я и вью гнездо в долине,
Но чувствую порой и я,
Как животворно на вершине
Бежит воздушная струя.
— Я так бы и улетела! Ах, как хорошо! — взмахивая руками, кричала Маша.
— Когда люди научатся летать, а они научатся, будьте покойны, — заговорил Пешков, — то, конечно, будут вначале летать с горных вершин.
