— Медные, конечно медные.
— Ага! Вот и попались: как вы могли видеть, какие подковки! Батёк врал, а вы повторяете.
Алексей Максимович настаивал на своем:
— И не видя, я мог прийти путем умозаключений к тому же самому выводу. Как пустится Батёк вприсядку да пятками сверкать — такой звон! Не то что видать, а слыхать, что подковки медные. Не верите, вот спросите Преподобного — он не станет говорить неправду.
— Еще не научился, — подал голос Абзац.
— Совершенно верно, — согласился я. — Да зачем врать, когда можно говорить правду!
— Расскажи нам, Сергей, про Травкина одну правду!
Козан и Степан пересели на скамейке лицами ко мне. И даже Абзац приподнялся и сел на носу.
— Послушаем, как Сергей Преподобный будет правду врать.
Я с непривычки несколько смутился, что со мной тогда еще бывало.
Народные певцы
Все сидели теперь лицом ко мне, и я на корме, подгребаясь веслом, почувствовал себя, как учитель на кафедре.
Пешков, ободряя меня, покрутил головой: не робей, мол.
— Насчет сапог с подковками — все истинная правда. Это вам подтвердил и Алексей Максимович.
— Опять страхуется, — съязвил Стенька с той улицы.
Я возмутился:
— Что это ты, парень! Вижу я тебя сегодня впервые, а уж второй раз говоришь о страховке. Я не страхуюсь, а опираюсь на авторитет. Пешков сам в хоре Травкина в Царицыне пел тенором. Если б он не заболел там воспалением легких и не потерял голос, то был бы теперь оперным певцом не хуже Ершова!
— Что пел у Травкина — верно, что голоса не стало — тоже верно, а насчет Ершова — низкопробная лесть… Продолжай, Преподобный!
— Слышите, ребята, все правда! Вам еще рано по трактирам ходить, да и вырастете — не советую. Все правда: и безрукавка, и штаны с позументом, и Вася вприсядку пляшет… А закрылся трактир, все певцы одежу скидают и все свое надевают. Кто в опорках, кто босой, кто в пиджаке, кто в телогрейке бабьей — иду в другой трактир пропивать, что им за вечер Травкин даст. В тот трактир, где они поют, «в своем виде» их не пускают и водки не дают — такое у Травкина с буфетом условие. Супруга Травкина к закрытию трактира тут как тут: весь наряд их в узлы завяжет, ну, вот как попы, когда в дому молебен отслужили и идут домой.
Травкин
— А сам-то Травкин, чай, спросит тут же водки и давай хлестать!
— Никто не видал, чтобы он водку, вино или пиво пил. Угощение принимает только чаем. Голос бережет.
— А какой у него голос?
— Голос — очаровательный тенор. Тут и Пешков спорить не станет: не хуже Ершова…
