— Это выстрѣлъ!.. думаетъ молодой русый въ просонкахъ.
— Палятъ! Кому палить теперь? думаетъ Чика въ другой горницѣ. Ишь атаманы то, до страшнаго суда рады спать!.. Чика потягивается и зѣваетъ, сладко глядя на спящихъ по скамьямъ. Топотъ слышенъ на улицѣ… Скачетъ кто то… Нѣтъ! то человѣкъ бѣжитъ запыхавшись… къ хатѣ бѣжитъ, вотъ ударился объ калитку… заперта! Здоровымъ кулакомъ треснулъ въ доски казакъ Твороговъ.
— Зарубинъ!..
И снова ударилъ въ ворота и зачастилъ…
— Зарубинъ! Зарубинъ!
— Ори больше! Дурень! тихо отозвался Чика уже на дворѣ. Разбудишь его…
— Зарубинъ!
— Слышу! О! ну, входи, оголтѣлый!.. ворчитъ Чика, отпирая калитку.
— Зару….бинъ!.. задыхается Твороговъ и упирается руками въ грудь, чтобы вымолвить хоть слово… Марус… Мap…
— Ну?!
Твороговъ махнулъ рукой.
— Убитъ… Старшина…
Чика ахнулъ и бросился въ хату.
— Кумъ! Марусенокъ!.. убитъ!! О-охъ! застоналъ онъ.
Казаки повскакали и чрезъ мгновенье звѣрь заревѣлъ, вылетѣлъ на свободу и понесся къ хатѣ старшины. То Чумаковъ съ шашкой мчится по станицѣ. Чика догоняетъ кума.
Встрѣчные сторонятся, ахаютъ и крестятся. То не люди а бѣсы запоздалые несутся въ полусумракѣ зари.
— Что-жъ выдавать! За ними! воскликнулъ Овчинниковъ.
И еще трое пустились туда же и скоро были у хаты старшины. Заварили кашу Чумаковъ съ Зарубинымъ.
— Грѣха то чтó! О-охъ! вздохнулъ Овчинниковъ.
— Не замѣшкались молодцы! отозвался Твороговъ, оглядывая хату и дворъ.
Въ большой горницѣ лежалъ покойникъ въ гробу на столѣ… Паникадила и аналой были повалены, и дьячекъ, выбѣжавъ съ псалтыремъ во дворъ, дрожитъ какъ листъ и прячется за колодезь… Тутъ же баба старая тяжело сопитъ и крестится, а на крышѣ сарая спасся и стоитъ казакъ съ ружьемъ. На порогѣ дома, около выставленной гробовой крышки лежитъ безголовый старшина Матвѣй; голова скатилась съ крыльца къ плетню, а кровь хлещетъ изъ трупа по ступенямъ и паръ идетъ отъ нея… Въ коридорѣ лежитъ раненый молодой казакъ и изрѣдка вскрикиваетъ:
— Атаманы! Старшину… Помогите!.. помогите!
— За плетнемъ въ огородѣ пять казаковъ стоятъ кругомъ, нагнулись… Шигаевъ лежитъ на землѣ, кровь льется по его кафтану; онъ задыхается.
— На вылетъ!.. говоритъ Овчинниковъ.
— Неси домой! чуть не плачетъ Зарубинъ.
— Добро жъ! Начали — покончимъ! кричитъ Чумаковъ. Лысовъ, на колокольню! Звони! Чика, мы съ тобой. Сполохъ!!
Солнце глянуло и позолотило все; зашевелилась станица, бѣжитъ спросонокъ народъ отовсюду къ хатѣ старшинской.
— Войсковая рука! гремитъ зычный голосъ Чумакова. Войсковая рука!! Оружайся! Не выдавай!
