Покаяние Агасфера | страница 30
— Вот только вы не забывайте, что родиной вашей великой демократии является наша Греция!
— Я и не забываю, мистер монах, поэтому я и здесь.
Да… Но Афон — страна маленькая и скоро все узнали, что я — болгарин. Какое‑то время я ещё пытался выдавать себя за американца болгарского происхождения, но вскоре и эта версия с треском провалилась, и отношение ко мне сразу поменялось: вулгарос есть вулгарос. Теперь меня встречают, примерно, так: «Опять этот Л ала объявился!»
Сегодня мне, видимо, придётся ночевать в вагончике, который стоит метрах в ста от дороги Дафни — Карьес. Я часто там ночую, если меня не пускают в монастыри. В Пантелеймоне, где я сегодня попросился на ночлег, оказалось, видите ли, много народу, хотя их огромный архондарик может вместить маленькую армию. В Ксиропотаме, куда я затем побрёл, архондаричный Савва напомнил мне, что я уже посещал их монастырь три недели назад и посоветовал прийти через неделю. Что ж, я не особенно переживал по поводу этих неудач, ведь неподалёку всегда есть пристанище для меня — пустующий вагончик садоводов.
Добравшись до него, я достал из сумки газаки [4] и вскипятил кружку чаю.
Но тут моё спокойствие было нарушено, — пришёл русский сиромаха Евгений, который с порога нагло заявил мне:
— Лала, ты должен уйти!
— Никуда я не пойду! — ответил я по-русски, который тоже неплохо знаю.
Евгений, тем временем, поставил свой грязный рюкзак на единственную койку.
— Ну, во — первых, Святая гора только для подвижников, таких, как я, а не для праздношатающихся бродяг, как ты, поэтому, как послушник Матери Божьей, я имею первенство в своих правах на этот вагончик.
Я возмутился:
— Ну, во — первых, Евгений, вагончик садоводов — ничейный, и я, между прочим, занял его первым и, по всем сиромашечьим правилам, я могу остаться здесь на ночлег.
— Если ты был бы сиромаха, Лала, тогда бы ты мог предъявлять претензии на вагон. Ну, а раз ты просто проходимец, я считаю — наш конфликт исчерпан.
Евгений сел на койку и стал снимать сапоги и портянки, распространяя вокруг соответствующие запахи. Я разозлился: что этот русский о себе возомнил?
— Это почему же — проходимец? А ты не проходимец?
— Я?! — Евгений вскочил и встал в угрожающую позу. — Лучше бы ты этого не говорил! Ты даже не православный! Давай-ка, иди отсюда, это моё законное место, я устал и хочу спать.
— Что значит — не православный? Это я не православный? Да это как раз я — настоящий подвижник. У меня нет своего дома, потому что мне пришлось его продать, чтобы не умереть с голоду, когда в Болгарии была нищета. Я бездомный, но не опускаюсь, слежу за собой… Наконец, не пью раки, как некоторые. — Я заметил, как при этих словах Евгений покраснел. — Работаю, пока греки меня терпят, к тому же не запускаю своё здоровье — занимаюсь спортом, да и духовно развиваюсь.