– Жутко важный. Вот управится с неотложными делами и сразу за вами приедет, – убежденно ответил я.
– Ладно, так уж и быть, не скажу панычу, что вы по ночам колобродите.
– Спокойной ночи. Мы навсегда уезжаем. Только проводим барышню до крылечка.
– Но сявка чтоб не брехала. Упаси бог. Весь дом спит.
– Мы тихонько, как мышки. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
И пошел куда-то в сторону хозяйственных построек, может на ту пивоварню, которой мы еще ни разу не видели. Фонарь мерно раскачивался, вырывая из темноты островки травы, мокрые от росы ветки и босые ноги Константия.
– Не будем терять время, – в третий раз за эту ночь повторил Себастьян. – Вы помните, где его искать?
– Конечно. Я весь дом наизусть знаю. Не могла спать, когда болела, и целыми ночами бродила по комнатам.
Мы бегом бросились на зады усадьбы, к знакомой веранде с выбитыми окошечками. То ли жук, то ли большая навозная муха, словом, какое-то крупное насекомое с жужжанием, шурша жесткими крылышками, билось об остатки стекла. Под ногами застонали прогнившие доски.
Внезапно кто-то метнулся из зарослей за угол дома. Казалось, темная полоса ночной тени упала на росистую траву. Мы в испуге замерли. Себастьян мотнул головой, приказывая нам подождать, сам же направился к выщербленной дощатой резной балюстраде.
За углом притаилась Феля. Тряся головой и подвывая на диво тоненьким голоском, она лихорадочно рыла передними лапами землю.
– Феля не советует заходить в дом, – сказал Себастьян, выслушав ее сбивчивый рассказ.
– Это она все время кралась рядом?
– Нет. Она за нас.
– Умоляю вас, заклинаю, – задыхаясь, шептала Эва. – Не слушайте вы эту глупую старуху. Отец Терпа приютил ее из жалости, когда ее выгнали из цирка. Она там уже никого не могла напугать. У нее нет ни одного зуба. Полное ничтожество.
Говоря это, Эва снова судорожно вцепилась в мою руку. Теперь я уже различал ее глаза необычного разреза: как будто вдоль, а не поперек лица.
– Себастьян, – понизив голос, сказал я, – раз уж мы решились…
– Сам не знаю, старик, – неуверенно пробормотал он.
И тогда я дернул ржавую дверную ручку, похожую на скелет птичьего крыла. Дверь со вздохом подалась. Повеяло теплым запахом зерна, словно бы из кладовки, заваленной мешками с рожью.
– Я первая, – шепнула Эва, протискиваясь вперед.
Спотыкаясь на неровном полу, я осторожно последовал за ней, то есть за расплывчатым пятном ее белого платья. Из-под ног с яростным фырканьем кто-то выскочил; Себастьян невольно зарычал. Вероятно, это была та самая кошка, которая любила лежать на рояле.
