– Угу, – буркнул он и направился к черной громаде дома, в котором не светилось ни одного окна.
Я смахнул прицепившиеся к одежде клубки паутины, стряхнул ползавших по спине гусениц и жучков.
– Ох, только бы Терп не проснулся. Дайте руку. Я ужасно боюсь, наверно, сейчас умру со страху.
Она судорожно схватила меня за руку. И тут я увидел на кустах одичавшей сирени какой-то колеблющийся отблеск и невольно замедлил шаг. Себастьян уже плюхнулся в траву.
– Внимание! Прячьтесь, – скомандовал он. Притаившись в чахлом бурьяне, мы смотрели, как из-за угла дома выплывает фонарь – закопченная лампа, какими раньше пользовались в конюшнях. Под лампой маячили белые ноги, такие белые, что у меня вдруг мелькнула мысль, не покойник ли это, и по спине побежали мурашки.
Позади нас кто-то тяжело шлепнулся на землю, ломая хворост. Потом послышалось шуршание: казалось, невидимка прутиком царапает кору. Кто же это за нами шпионит? – едва успел подумать я, как фонарь приблизился к зарослям сорняков. В тишине раздался сладкий, певучий голос старичка Константия:
– Какой бес вас по ночам носит, а?
Мы молча забились еще глубже в бурьян.
– Не прячьтесь, аманы, я вас с сеновала видел.
– Это не мы, – глупо пискнула Эва.
– Эх, барышня, некрасиво-то как, – запел Константий. – Шляетесь по ночам неведомо с кем. Может, они просто жулики, охламоны.
– Выбирайте слова, – сердито сказал Себастьян, поднимаясь с земли. – Мы здесь жили на даче.
– Да, да, – добавил я. – Зашли попрощаться. Мы уезжаем. Навсегда.
– Это ночью-то? Ой нехорошо, барышня. Вы ж еще молоденькая.
– Ты никому не скажешь, правда, Константий, никому-преникому? – захлебывалась Эва. – Не проболтаешься, что они меня проводили домой после прогулки?
Серебристый старец прикрутил в лампе фитиль. В желтоватом свете он немного смахивал на доброго дедушку, который вот-вот начнет рассказывать сказку.
– А они обещались Винцуся отыскать и письмецо привезти.
– Мы нашли, – быстро сказал я, хотя ужасно не люблю врать. – Мы уже знаем, что ваш Винцусь делает.
– Ну и как он, хорошо живет?
– Он начальник моего хозяина, а хозяин тоже большая шишка, – пришел мне на помощь Себастьян.
– Экая хитрющая сявка, – умилился Константий.
– Хорошо живет ваш внук, – добавил я. – Даже людей иногда изводит.
– По злобе или зазря навряд ли, – неуверенно сказал серебряный Константий. – Коли изводит, значит, любя. Он всякому добра желает, вот иной раз и нажмет, чтоб ему добром платили. Важный, говоришь, начальник?
