Отстояв свои положенные часы, бросая остывающий костер, мы со Сквозняком уходим в общагу.
Молочный туман утра путается в чреве недвижимых улиц.
Оседлав покрытую влагой росы броню обеих машин, без лишнего шума уходят комендачи. Уставшие, простоявшие полночи на постах солдаты кивают в такт общей тряске. Сегодня им вряд ли предстоит еще спать.
На утреннем построении Тайд благодарит всех ночевавших за проявленное мужество, не наказывает сбежавших трусов и на всякий случай отбирает у нас выданный ночью боекомплект.
Позавтракав и переодевшись из милицейской синтетики в легкий хлопковый камуфляж, я заступаю на 26-й блокпост.
Скучен день до вечера, коли делать нечего. В бредовом, сонном состоянии, не отрывая спину от кроватной сетки «кукушки», на протяжении дня я слабо ненавижу этот блокпост.
Считая часы по нарастающей жаре и температуре жестяной крыши, которая гонит волны своего тепла вовсе не вверх, а вниз, я перетаскиваю из глубин памяти давно истертые картины прошлого лета. Зеленые аллеи Барнаула нежно тянутся ко мне, переваливаются через набитые песком мешки бойницы, вытягивают меня на свои ровные асфальты улиц. Барнаул! Город, где так много было оставлено, прожито и пережито! Город, в который я всегда возвращался после каждой своей войны, который так непередаваемо люблю!
Я разменял его на ободранный, кровожадный Грозный, что в темноте своих стреляющих ночей, парах гнилого утреннего тумана, сквозь слепящее солнце южных дней не дает рассмотреть дорогу назад. Дорогу, которая никогда не будет проложена. Не я ли перед возвращением сюда был убежден, что назад дороги нет, а могилы уже разрыты? Могилы, которые я собирался рыть для других, может превратиться в собственную.
Мне снится Барнаул.
Вечер. Что-то лезет мне в ноздри, прилипает к уголкам рта. Это сыплющийся из мешков песок. Проведя ладонью, я смахиваю на пол его тонкий слой. Напряженно, частыми ударами бьет артиллерия Пыльного. Легонько, чуть заметно вздрагивает блокпост, из рваных, скосившихся набок мешков с каждым ударом вытекает блестящая струйка песка.
После ужина в ОМОНе, оставив двум пэпсам достаточно времени съездить домой, я остаюсь на блоке один.
Приехавшие сегодня из десятидневного ингушского горного рейда группы красноярцев и курганцев рассказывают о том, что ингушские ОМОН и СОБР открыто отказываются у себя работать. Испытывают страх либо перед смертью, либо перед предательством. Напавшие на Назрань боевики имели в своих рядах перешедших к ним ингушей, некоторые из которых даже оказались местными сотрудниками силовых структур.
