– Пятьдесят долларов тебя устроят?
– Сколько?
– Пятьдесят зеленых, – повторил Владимир. – Как я понимаю, ты зарабатываешь немного.
– Но все же побольше, чем предлагаешь ты, – парировал Чмуров.
Гоголев попытался торговаться:
– Я оплачиваю тебе один рабочий день. Ведь именно столько времени ты и уделишь своему гостю.
Лоснящиеся губы Чмурова скривились в улыбке.
– Ты отвалишь мне мою месячную зарплату, – заявил Василий. – Иначе езжай восвояси. Разговора не получится.
Гоголев поднял глаза к потолку и мысленно подсчитал, хватит ли ему на билет до Черноморска. Значит, придется отдать этому живоглоту приличную сумму. Однако делать было нечего.
– Хорошо, я согласен. Вот, держите. – Владимир протянул Василию деньги.
Тот аккуратно пересчитал добычу.
– Вот это другой разговор. Чаю хочешь?
– Не откажусь.
Не поворачиваясь, Чмуров включил электрочайник.
– Варенье в шкафу возьми. Мать готовила. Пальчики оближешь!
– Спасибо. – Гоголев выбрал клубничное. – Так что же Диана?
В чайнике закипела вода. Следователь, не торопясь, разлил кипяток по стаканам, бросил на стол перед писателем пакетик «Липтона», поставил тарелку с печеньем:
– Кушай, не стесняйся.
– Благодарю. – Владимир отхлебнул из стакана. – Так что же Диана? – повторил он.
– Ушлая дамочка, – усмехнулся Василий. – Взяла тебя в оборот в гостинице и наврала с три короба.
– Как – наврала?
– Очень просто. – Чмуров наблюдал, как вода из-за пакетика с чаем становится темно-коричневой. – Никакая она не предпринимательница! Наверное, ты и сам уже об этом догадался. В нашем городе – процветающий обувной бизнес? Элитная обувь из Италии? Это просто смешно! Знаешь, как трудно у нас устроиться на работу? Может, у вас полегче. А в Малаховке людям не до жиру.
Владимир чуть не поперхнулся.
– Так кто же она?
– Недоучившийся психолог. Одно время работала в школе, но сбежала. Не барское это дело.
– Понятно. – Гоголев надкусил печенье. – А ее мужья?
Следователь сунул в рот столовую ложку варенья и довольно крякнул:
– Ну, матушка, молодец! Отменная клубника! А насчет ее мужей – тоже вранье. Троих там не было и в помине. А вот один был – но не военный, не моряк дальнего плавания и не предприниматель.
– А кто?
– Спортсмен, мастер спорта по восточным единоборствам. О таком она тебе не рассказывала?
Гоголев покачал головой:
– Нет.
– Это ясно, – Василий многозначительно улыбнулся. – Об этом лучше молчать.
– О чем?
Василий снова отхлебнул глоток чая.
– Видишь ли, этот Тарас Красовский оказался замешан в неприятную историю. Когда он завязал с большим спортом, ему как талантливому спортсмену разрешили тренировать детей, и он организовал секцию восточных единоборств в нашем Центре детства и юношества. Его воспитанники любили своего тренера, выступали на городских и областных соревнованиях и даже занимали призовые места. Все специалисты, правда, отмечали особую агрессивную манеру, в которой подростки вели бой. Они дрались не на жизнь, а на смерть, словно с заклятыми врагами, и победить для них было важно любой ценой. Это не нравилось судьям, и, не будь этого момента, призеров оказалось бы гораздо больше. Но и это не главное. Однажды один из учеников Красовского покончил с собой – бросился с девятого этажа недостроенного дома на окраине города. Экспертиза ничего серьезного не нашла, к тому же дело было зимой, парень каким-то образом оказался на балконе, строители еще не поставили перила, пол обледенел. Вполне возможно, что мальчик слишком близко подошел к краю, поскользнулся и полетел вниз. Я решил закрыть дело, квалифицировав его как несчастный случай. Однако на следующий день ко мне пришел отец мальчика. Он уверял: это – убийство, в котором виноват Красовский. Когда я поинтересовался, что заставляет его так думать, мужчина изложил довольно-таки логичные факты: во-первых, за три дня до гибели его сын заявил родителям: мол, больше он в секцию не пойдет. Сначала отец заартачился: знаешь, мы все порой хотим показать характер и настоять на своем. Так что первыми словами папы были нелицеприятные характеристики в адрес сына: «Ты не мужчина, испугался трудностей». У тебя, кстати, есть дети?
