— Не говорите, тетя Кира! Все дела, дела. Зато вот благодаря Аркаше и свиделись.
— Да уж! Только повод у нас для встречи не очень радостный.
— Ой, мам, да перестань! Все хорошо! — нахмурился Аркадий, выхватывая у нее из рук тяжеленную сумку.
— Нет, нет. Я сама, тебе нельзя.
— Ну, щас!
— Тогда давай я этот пакетик возьму, — сказала мать, пытаясь ухватить сумку, которую принес Петр.
— Нет! — чуть ли не взвизгнул Аркадий и покосился на Петра, который с ехидной улыбкой наблюдал за этой сценой.
— Ладно, дорогие, я, пожалуй, пойду, — сказал Петр.
Вечером Аркадий долго ворочался в постели, а когда храп с соседней койки стал совсем невыносимым, вскочил и вышел в коридор. Тишина. Лишь, время от времени, раздается звонкий щелчок — это стрелка настенных часов отсчитывает очередную минуту. В приоткрытое окно врывался прохладный ночной ветерок. Аркадий поежился, застегнул пижаму на все пуговицы и, шаркая разношенными тапочками, двинулся вдоль коридора. Дежурной медсестры на месте не было. Он сунулся в процедурную, подергал дверь ординаторской, потом заглянул еще в какую-то комнату и там увидел Оленьку, медсестру. Она сидела за небольшим столиком и пила чай, листая какой-то журнал.
— Вы почему не спите? — строго спросила она.
— Не спится, — пожал плечами Аркадий. — Можно я присяду?
Не дожидаясь ответа, он плюхнулся на старенький диван.
— Мне кажется, — сказала Оленька, — вам все-таки стоит вернуться в палату.
— Ни за что! Там невозможно находиться. Мой сосед храпит громче, чем целая рота солдат — стекла на окнах дрожат, койка ходуном ходит. И потом… о каком сне может идти речь, когда здесь, в полном одиночестве, прозябает такая красавица.
Оленька попыталась нахмуриться, но вместо этого смущенно улыбнулась. Аркадий призвал на помощь все свое обаяние, вспомнил все те безотказные дежурные фразы, которые не раз использовал в общении с женщинами. Его сладкая речь медовой рекой потекла в уши Оленьки, которая таяла прямо на глазах, все больше и больше заливаясь румянцем.
— Я сейчас, — сказал Аркадий, вставая. — Никуда не уходи.
Через минуту он вернулся с бутылкой коньяка, той самой, что принес днем Петр и от которой Аркадий с таким упорством отказывался.
— Ты что! Тебе нельзя! — испуганно зашептала Оленька.
— А тебе?
— И мне. Я ведь на работе.
— Думаю, один маленький глоточек не повредит, — заявил Аркадий и, выдернув пробку, отхлебнул прямо из горлышка. — Теперь ты.
Оленька робко взяла бутылку и поднесла к губам.
