Потом он долго валялся на кровати, вплоть до той минуты, когда позвонил Петр.
— Эй, я что-то не могу тебя найти. Ты в каком корпусе?
— В четвертом.
— Елки-палки! А где этот четвертый?
— Скверик видишь, со скамейками?
— Так я тут и стою.
— Вот и стой. Сейчас приду.
Через несколько минут Аркадий уже подходил к скверику, где на скамейке с солидным видом восседал Петр, в костюме и галстуке. Но когда он увидел кузена, от солидности не осталось и следа. Громко заржав, он бросился на Аркадия, стал его обнимать, трясти, словно грушу, разглядывая со всех сторон.
— Слушай, — наконец сказал Петр, — а, по-моему, эти врачи брешут, выглядишь ты абсолютно здоровым. Я тебе и пузырек на всякий случай прихватил.
— Ненормальный! Какой «всякий случай»?
— Как это, какой? Я тебе так скажу — коньячок, — из пакета показалось горлышко, а следом и верхняя часть небольшой плоской бутылки, — очень для здоровья полезен. Особенно для сердца.
— Петь, ну ты…
— Не спорь! Возьми, а там уж сам решишь. Не хочешь — не пей. Тут я тебе еще бананчики принес и сочок, — сказал Петр, кивая на пакет, — томатный, твой любимый. Ну, и презервативы, как просил.
— Я просил?! Да ты что! — зашептал Аркадий. — Я же пошутил…
— Правда, всего три штуки, — не обращая на него внимания, продолжал Петр. — Зато ароматизированные.
— Петька! Ты с ума сошел! Ну какие мне тут презервативы! Здесь одни бабки старые.
— А медперсонал? — со знанием дела уточнил Петр.
— Сестрички симпатичные, конечно, встречаются, — ответил Аркадий, вспомнив Оленьку.
— Ну?
— А! — махнул рукой Аркадий. — Все равно, мне сейчас нельзя. Наверное.
— Ха! Да ты знаешь, что во время этого дела все силы организма мобилизуются и… Поверь мне: сердечные болезни надо лечить сердечными делами.
— Извини, конечно, но зачем для сердца презервативы?
— Зачем? Ты думаешь, у мужика сердце где?
— Странный вопрос, братец.
— У, пацан ты еще. Когда мужик делом занят, сердце у него в голове. — Петр ткнул пальцем себе в лоб. — А когда любовью занимается, то сердце у него — между ног. И только когда мужик болеет, сердце у него в груди.
Аркадий рассмеялся:
— Я даже не пойму, кто ты: философ или целитель.
— И то, и другое… О! Гляди, тетя Кира идет.
— Мама? Черт! Эта твоя сумка с коньяком, презервативами…
— Да не боись ты, там все замаскировано. Бананчиками.
— «Бананчиками». А вдруг она увидит? Что она обо мне подумает?
— Подумает, что сын идет на поправку.
— Петенька! — воскликнула тетя Кира, увидев племянника. — Сто лет тебя не видела! Совсем тетку забыл.
