Вернувшись к себе, император-отрок сейчас же потребовал к себе Меншикова. Александр Данилович не заставил себя дожидаться и своей величавой походкой вошёл в кабинет государя. Пётр своим отроческим грозным взглядом встретил временщика. Однако Меншиков нисколько не смутился и твёрдо выдержал этот взгляд.
— Как ты смел, князь, помешать исполнению моего приказа? — гневно проговорил император, возвышая свой голос.
— Я никогда, государь, не мешаю исполнять твои приказы, если они служат к твоему величию и к величию нашей земли, — спокойно промолвил Меншиков.
— Где червонцы, которые я отправил сегодня в подарок к сестре? Где они? Как смел ты не послать их по назначению? — всё более и более сердясь, воскликнул государь.
— Ведомо тебе, государь, что наша казна истощена; вот я и задумал было употребить эти девять тысяч червонцев на более полезное дело и об этом хотел сегодня же представить вашему величеству проект.
— Всё это так, но не забывай, князь, что я — твой император, а ты — мой подданный… ты не смеешь нарушать мои приказания!.. Не смеешь!.. — Император-отрок со злобой смотрел на Меншикова. — Я заставлю, я научу тебя мне повиноваться, — добавил Пётр и сердито отвернулся от своего первого министра.
Меншиков был поражён и удивлён: таким грозным он никогда не видал Петра; в словах и в глазах царственного отрока был виден теперь его великий дед. Император-отрок, дотоле боязливый и покорный, вдруг переменился и заговорил голосом имеющего верховную власть. Меншиков смотрел на Петра как на мальчика, и этот мальчик теперь стал приказывать, повелевать ему!..
«Что это значит?.. Я не узнаю государя, он кричит на меня, приказывает… Видно, Долгоруковы вооружили против меня Петра… это — их работа… их», — думал Александр Данилович, понуря свою голову, и тихо, покорно произнёс:
— Государь, ваше величество… смени гнев на милость!.. Червонцы я сейчас же пошлю великой княжне, сейчас пошлю… Прикажешь, ещё своих добавлю!
— Твоих, князь, ни мне, ни моей сестре не надо; береги их для себя и предлагать мне не смей. Но повторяю, меня волнует, что ты, кажется, забыл, что я — император, — гневно и с достоинством проговорил Пётр.
Меншиков испуганно притих.
— Прости, государь, — чуть слышно проговорил он.
Император-отрок имел доброе, податливое сердце; ему стало жаль Меншикова, и он, протягивая ему руку, совершенно спокойно произнёс:
— Князь, на этот раз я тебя прощаю и не гневаюсь на тебя.
Меншиков подобострастно раскланялся.
