Будберг с отсутствующим видом слушал разглагольствования «Бетонной головы» и натужно старался подавить демонстративную зевоту. Адмирал делал вид, что не замечает ни того, ни другого, но внутри у него все кипело. В эти минуты он ненавидел, кажется, и Будберга, и Сахарова, и весь белый свет.
Ночью, в салоне поезда, они долго не спали, и Колчак страдальчески морщился, наблюдая, как худой и зеленый от истощения барон капает в стакан какие-то лекарства.
Перехватив эти взгляды, старик проворчал:
— Нездоровится.
И добавил в своем обычном тоне:
— Я всегда чувствую себя скверно, когда речь заходит о Михайлове, Сукине, Ринове, Сахарове и прочих парвеню́[2]. Это не правительство, а бардак, господин адмирал.
— Перестаньте!
— Нет, право, поверьте мне — вертеп. Михайлов и Сукин, по общему мнению, устроили из своих ведомств «министерства удовольствий и самоснабжений», ставка и главный штаб живут, как кошка с собакой. Всюду сплетни, слухи, провокации, корысть. Военмин Степанов — старательный, но бесцветный человек, Сахаров интригует против Дитерихса и меня, Лебедев — против Гайды, Ринов и генерал Андогский бахвалятся без удержу, не имея на то никаких оснований. И все в том же духе.
— Кончите вы когда-нибудь?
— И генералы, и министры возят с собой гаремы шлюх, водку, гардеробы, личную охрану. Это плохо кончится.
— Вы иногда напоминаете мне Кассандру, — глухо сказал Колчак. — Неужели вам не наскучила эта роль зловещей греческой прорицательницы?
Будберг ответил с неожиданной искренностью и горячностью:
— На меня многие смотрят, господин адмирал, как на маньяка и брюзгу. И никто не понимает, как мне хочется ошибиться в своих выводах. Надеюсь, вы знаете, что мои слова — не одно стариковское ворчание. В противном случае, вам ничего не стоит отрешить меня от должности. Я готов хоть нынче взять под команду дивизию или полк.
Он помолчал и сказал, вздыхая:
— Кассандра — увы! — прорицала правду. Беда в том, что ее никто не хотел слушать. Ваше окружение когда-нибудь предаст вас, не моргнув даже глазом. Пока оно предает только армию и дело.
Колчак и сам знал все это из донесений контрразведки и наговоров своего круга. В иные минуты он жаловался, что испытывает чрезвычайные трудности прежде, чем принять какое-нибудь важное решение. Приходится сначала мирить наштаверха с министром, а потом уже, уговорив Лебедева и Степанова, отдавать приказ. Военное министерство и главный штаб распухли, в них болтается множество бездельников, бабников, пьяниц.
