Тут все, даже Хабара, заулыбались, будто офицер сказал глупость, да что с простака возьмешь?
— Тут тайга, Андрей, — впервые назвал офицера по имени артельщик. — В глуши и разбойник приятен. А мы — все же люди. Значить, веселись и не диви народ.
Сотнику показалось: Катя одобрила слова Хабары.
И еще Россохатский обратил внимание на то, что оба они — и женщина, и артельщик — люди одного речевого корня, может, родичи, а может, только земляки, говорят похоже, смягчая концы глаголов: «идёть», «пекуть».
Катя сидела в седле по-бабьи, пригнувшись к шее коня, будто не надеясь на повод и в любой миг готова была схватиться за гриву.
С тем большим удивлением обнаружил Андрей, что скачет она не то, чтобы хорошо, а лихо. Выезжая на поляны, Кириллова гнала Зефира сильным наметом, постоянно рискуя разбить себе голову.
Андрей с внезапной досадой ощутил, что боится за женщину.
«Ерунда! — пытался он спорить с собой. — Не бабенку — коня жаль. Загубит, окаянная!».
Весь запас артели навьючили на вороную, и люди двигались налегке, неся за спиной лишь оружие.
Они шли уже третий день, все чаще останавливаясь на дневки; идти становилось труднее, да и по ночам, ближе к утру, холодало, приходилось недосыпать и жечь костры. На зорьках то и дело падали густые студеные дожди.
Стежка нередко терялась в траве, и не только кобылку, но и Зефира вели теперь в поводу. Вороную — ей придумали ласковое имя Ночка — тащил за собой Мефодий. Он, щурясь, посматривал на лошадь и шевелил губами, будто творил заговор или молитву.
На ночевки Хабара останавливал людей обычно задолго до сумерек. К темноте устраивали навес, натаскивали сушин для костра, стряпали ужин.
Когда садились вечерять, Андрей отходил в сторонку и только после приглашения принимался за еду. Он чувствовал себя неловко из-за того, что не имел никакого провианта и, значит, волей-неволей ел чужой пай. Как-то признался в том Хабаре. Артельщик помолчал, покопался пятерней в затылке, сказал:
— Ничё, перезудится. Кто не бит был?
В пути приходилось продираться через заросли, и Андрей постоянно ранил лицо.
Россохатский обычно шагал рядом с Хабарой, и они, коли дорога не ломала ног, тихо переговаривались.
Вскоре он уже знал немного о людях, с которыми свела затейливая судьба. Их всех, кроме Кирилловой, подрядил какой-то японец: артели поручили искать сказочную Чашу под водопадом, битком набитую золотом. Понятно, глядя, на зиму, никакой дурак не пойдет в Саян, но у них были свои причины на то: люди уходили в горы не столько ради фарта, сколько из-за беды, спасая себе жизнь. Бо всяком случае, им так казалось.
