Сам Хабара происходил из крепкой семьи и года три назад промышлял вместе с отцом омуля на Байкале. Отец нанимал работников; рыбаки солили улов, сбывали его в Иркутск. Потом Гришка пристрастился к ружью, мыл песок на Китое и Билютые и наконец совсем откололся от отца.
В гражданской перепалке отец Григория стал на сторону белых, воевал не то у Бакича, не то у Сухарева и вахмистра Хабару посек шашкой партизан из отряда Петра Щетинкина.
Сам Гришка в смуты не лез, однако красных корил и при случае готов был поквитаться за покойника.
Как-то шабер в Слюдянке шепнул парню, что слышал из надежных уст: его, Гришку, могут поставить к стенке за прегрешения старика. Сосед советовал уходить в горы. Немного позже уведомил Хабару: некий японец сбивает ватажку для поисков Золотой Чаши, и можно похлопотать, чтобы парня приняли в долю.
Хабара навестил японца, они обо всем столковались, и Гришка той же ночью ушел в Кырен. Близ села, в нежилом зимовье, артельщику надлежало отыскать безвестного старика Дина и русского с кличкой или фамилией Дикой.
Шабер, провожая Григория в путь, сказал меж делом:
— В Кырене, коли желаешь, прихвати Катьку Кириллову. Не резон девке на людях торчать.
— А на кой она ляд? — поинтересовался Гришка.
— Катька — дочь золотишника Матвея, — пояснил сосед. — Болтали: знал-де Матвей, где искать Чашу, мог, стало быть, и девке сказать.
— Ладно, там видно будеть, — уклонился от согласия Хабара.
Дорога до Кырена была немалая, и артельщик, обдумав слова шабра, решил, что Катьку, пожалуй, стоит взять с собой. Конечно, кто проведает — насмешки будут, грешно и не бабье дело, да то небольшая беда, пережить можно. А вдруг Кириллова и впрямь знает, где Чаша, — вот что важно, этому-цена.
Придя в Кырен и дождавшись ночи, Гришка постучался в избу, указанную шабром, и, затаившись, стал слушать.
Было тихо — ни звука шагов, ни скрипа задвижки — и Хабара удивился, услышав приглушенный голос.
— Чё надо?
— В горы пойдешь? — спросил он.
— Откуль меня знаешь?
— Верный человек сказал, — пояснил артельщик и назвал имя шабра.
— Повремени… я скоро… — согласилась Кириллова.
Через четверть часа она выбралась из дома с понягой. За спиной у нее чернела бердана.
— Пошли, — кивнула она, — только вот уговор; полезешь, я упреждать не стану, — враз из ружья.
— Ладно, — усмехнулся Гришка. — Вы все поначалу строгие, чё никакой возможности нету. А потом, как от мошки́, отвязаться нельзя.
Рассказывая эту недавнюю историю, артельщик, казалось, совершенно не интересовался, какое впечатление она производит на слушателя. Андрею даже подумалось, что Хабара вспоминает всё для себя, стараясь укрепиться в мысли: поступил верно.
