Увидев, что Россохатский стянул брови к переносице, парень улыбнулся, оголяя белые крепкие зубы.
— Ну, не серчай, слышь… Паспорта нет, а имя мне Гришка Хабара́. Золотишком балуюсь, офицер.
Сотник кинул быстрый взгляд на Хабару.
— Как знаешь, что — офицер?
— Как? Ха! Лицо у тя иконописное, парень, и конь твой не прост, и слова твои не по-нашему гладкие. Ты весь, как на ладошке. Чё ж тут не признать?
Он помолчал, выудил из кармана кисет и стал свертывать папиросу, по-прежнему стоя на тропе.
Андрей пристально посмотрел на молодого старателя, сказал, будто испытывал встречного на крепость:
— А я ведь мог стрельнуть в тебя, Хабара. С испугу, скажем.
— Я не один, — усмехнулся таежник. — Нас тут артелка. Ты еще и револьвер не успеешь поднять, а тя дружки мои с коня ссекуть. Али не веришь, паря?
Он вдруг заложил пальцы в рот и коротко свистнул.
Тотчас из ближних кустов, точно лешие в детской сказке, вышли люди, и Андрей непроизвольно потянул руку к оружию.
— Не бойсь! — осклабился Хабара. — Ежели на тот свет спровадить, так ничё проще нету. Пальнул в спину — и дело с концом. Мы зря не лютуем.
«Ножевая артель… — подумал Андрей. — Худо».
Неведомые люди молча приглядывались к военному возле пестрого, будто раскрашенного коня. И Россохатский, в свою очередь, волнуясь и стараясь не выдать волнения, рассматривал бродяг. Он радовался им, живым все-таки людям в этой темной глуши, и побаивался их, готовых, без сомнения, полоснуть ножом врага или соперника.
Среди них Андрей с удивлением обнаружил женщину. Ее трудно было признать сразу: баба одета была в куртку и штаны, опущенные поверх сапог. Голову покрывала фуражка, такая же, как и у остальных бродяг.
Женщина стояла в отдалении, устало опираясь на берданку, и, как почудилось Андрею, насмешливо и с любопытством рассматривала его.
Издали сотник плохо разглядел лицо, а фигура ее показалась мешковатой.
Ближе других к Россохатскому стоял узкобородый старичишка, глаза с прикосью, скуластый и чуть кривоногий. На ногах у него пестрели бродни — легкие сапоги, повязанные под щиколотками и коленями мягкими яркими ремешками.
«Бурят или китаец, — подумал Андрей. — А может, монгол? Бог разберет!»
За спиной у азиата переминался с ноги на ногу очень широкий в плечах мужик с угольной разбойничьей бородой.
Один глаз у оборванца был повязан черной тряпкой, и оттого встречный походил на бандита из переводных приключенческих романов, на какого-нибудь Билла Гопкинса, морского бродягу и спиртолюба.
