— Со мной никто не считался…
— Так ты ушел.
— Ты выгнала меня.
— Я еще не дошла до того возраста, чтобы иметь сына-подростка. У меня уже есть дети. Может, спустя годы я и научилась бы тебя выносить.
Им надо было потерпеть всего несколько лет. Еще одна горсть добавленных страхов, и они бы, может быть, не расстались.
Сумели бы спокойно принять жизненную неудачу, как добрая половина женатых пар, растянуть ее во времени, как жилищную ипотеку. Пока не привыкли бы к потрескавшимся стенам, к щелям, в которых можно скрываться время от времени.
Мать Гаэ за бутылкой темного пива как-то сказала ей: «Когда стареешь, опускаются крылья. На смену приходит одно большое разочарование». Спутала с фильмом, засмеялась. «Большая любовь, я хотела сказать».
Далекий грохот, стук металла, как при жестком ударе. Ночная авария на каком-нибудь дурацком перекрестке с улицей Номентана.
— Будем надеяться, ничего страшного не случилось.
Делия озирается вокруг со своим умирающим лицом, озабоченная судьбами мира. Наверное, думает о чьем-нибудь несчастье по нелепой случайности.
Гаэ съедает еще один пончик. Жизнь вертится в темноте с тобой или без тебя, во всяком случае независимо от тебя. Кислотность повысится. Ничего страшного, примет маалокс.
Пальцы пожилой женщины прошагали по столу к мужу, и он тут же накрыл ее ладонь своей, быстрым скрытным движением. Гаэ смотрит на этот контакт старческих рук с пятнами пигментации. Словно говорящих: «Я рядом, я укрою тебя, как одеялом ночью, как сокол своим старым крылом, чтобы всегда оказаться рядом, чтобы не заставлять тебя страдать от одиночества ни одной секунды».
Гаэ спрашивает себя, может, та рука уже крышка гроба, или же под ней еще трепещут жизнь и счастье, которые лучше всего его никчемного будущего. Ему захотелось стать стариком. Только чтобы представилась возможность узнать, что прячется под той рукой.
— Кто из них умрет первым?
— Что?
Делия смотрит вдаль, на другой столик, на другое море.
— Те двое… спрашивают друг друга, кто из них умрет раньше.
— Откуда ты знаешь?
— Такие вопросы в какой-то момент все старики начинают задавать себе.
Гаэ надувает щеки, как воздушный шарик, потом выпускает воздух с неприличным звуком.
— Ну…
— Что «ну»?
— Мой дедушка умер, выдохнув «ну…».
— И что?
— Ничего, прекрасный способ покинуть мир. «Ну».
Делия потягивает шеей, как будто вылезает из тяжелого панциря.
— Можно мне зайти за своей одеждой?
— В любое время… Когда детей не будет.
Гаэ думает о своих тряпках, джинсах и майках, сложенных в шкафу рядом с ее вещами, пакетами с одеждой, которая стала мала детям.
