«Ничего, ничего не случилось».
Черт, какие ужасные реплики. И такие нормальные.
Но если между нами ничего нет, тогда что мы здесь делаем, под общей крышей? Узкая постель, запах ополаскивателя для белья. Она брала книгу, чтобы успокоиться и отключиться. Ее раздражало, даже если он поворачивался на другой бок.
«Иди посмотри телевизор, если не спится».
Он переносил это нормально. Что ж, более приспособлен к жизни. Конечно, он жалел, чувствовал, что все изменилось. Что пушок подсох и жеребята превратились в двух обессиленных лошадей, которых заставляют наворачивать круги в детском парке.
Но он бы привык. Он не такой пессимист, как она.
«Как ты думаешь? Может, сходить за пиццей?»
Ему достаточно было и пиццы. Горячих коробок, обмякшей ветчины. А она плакала по ночам.
На нее нахлынули воспоминания. Отец и мать, сколько она себя помнит, в разводе. Мать в купальнике. Спрашивает у нее: «Куда ты смотришь?» А она смотрела на волосы, слегка вылезавшие из-под нижней части бикини. Смотрела, постигая нечто неприятное, жизнь, свернувшую не в ту сторону. Видела то, что не должна была видеть. Она представляла. И в ее фантазиях всегда появлялась туча, черное пятно, мертвая летучая мышь, которую они нашли в закрытом доме на море. Не надо было ничего объяснять. Потому что это нельзя объяснить.
Она вспомнила спектакль. «Три сестры». Три престарелые девицы. На авансцене висел большой прозрачный занавес, и это потрясло ее до глубины души. Она сидела ниже сцены. Ей постоянно приходилось тянуть шею, приподнимая подбородок. Она словно вмялась в стену пыльного света. Не слышала ни одного слова актеров, только наблюдала, как они двигаются за вуалью, как тени. Весь спектакль она просидела с полуоткрытым ртом. Вода затекала в нее. Прохладный источник.
Теперь она точно знала, что искала. Жизнь до своего рождения.
Она никогда не хотела появляться на свет. Никогда не хотела видеть волосков на лобке своей матери, вылезающих из-под бикини.
«Куда ты смотришь?»
Женщина просто загорала, и все, — ее святое право. Невероятно, что эта тяжеловатая бронзовая полоса была именно тем животом, где она когда-то жила, где сформировалась.
В один прекрасный день она прекратила есть. Просто нашла себя, стала такой, какой бы хотела быть. Натянутая прозрачная занавеска, за которой скользит только душа. Живая, невероятно живая, потому что повисла в предсмертном состоянии.
И совершенно счастливая. Это она помнит. Невероятно счастливая. Она властвовала над собой с крайней легкостью. Не нуждалась в мирских удовольствиях.
