Аполлония оказалась внизу вместе с остальными. Она сказала:
— Я тоже хочу убивать. Я умею!
Был слышен только гул ветра. Он дул с моря, поднимался по склонам Везувия, уносил с собой звуки: удары тел и веревок о скалу, приглушенный возглас, звон упавшего в траву оружия.
Плато, на котором претор Клавдий Глабр велел разбить лагерь, было покрыто плодородной рыхлой почвой, среди скал били родники. У подножия креста, на котором был распят Генуэзец, тек ручей. Иссохшее тело казненного терзали черные птицы. Острыми клювами они рвали остатки от его плоти.
Спартак пригнулся, сжимая в левой руке кинжал, а в правой — копье. Он указал на большую палатку претора Клавдия Глабра, расположенную в центре лагеря.
— За меня, — сказал он.
— И за меня! — поддержал его Крикс.
К ним присоединился Виндекс.
Иаир сидел, скрестив ноги. Он покачал головой и сказал, что не станет убивать.
— А я буду! — повторила Аполлония.
Ее волосы были покрыты землей. Она подняла руки, в каждой был зажат кинжал.
— Вперед! — приказал Спартак.
Ликторы спали у входа в палатку претора Клавдия Глабра.
Они умерли, не успев издать ни звука.
Претор спал, раскинув руки.
Спартак зажал ему рот ладонью, коленом наступил на грудь. Глабр в ужасе открыл глаза.
— Я свободный человек из Фракии, — сказал Спартак.
Глабр попытался вырваться, но затем вытянулся и замер. Спартак обернулся. Крикс и Виндекс вонзили свои кинжалы в бока претора, хлынула кровь. Фракиец встал. Он хотел что-то сказать, но вдруг раздался крик, который, становился все громче:
— Убей! Убей! Убей!
Гладиаторы и рабы выкрикивали слово, которое слышали на арене от жадной до зрелищ толпы. Теперь пришла их очередь убивать.
Воины римской армии, охваченные ужасом, бросались вниз с высоких скал.
Гладиаторы опрокидывали палатки, разбивали сундуки, погружали головы в глиняные плошки с вареным ячменем. Вино из амфор пили так жадно, что оно текло по груди, оставляя борозды на серой пыли, покрывавшей тела.
Спартак ходил по лагерю, переступая через убитых.
«Убей! Убей! Убей!»
Он опустился на землю рядом с Иаиром. Тот словно окаменел. Сидел неподвижно, закрыв глаза, сжав руки и опустив голову на грудь.
— Запах крови, — сказал он. — Как на арене. Человек становится похожим на дикого зверя.
— Здесь кровь проливается ради жизни, — ответил Спартак. — А там, в Капуе…
Иаир положил руку на колено Спартака:
— Человеческая кровь всегда одного цвета. Это цвет страдания.
Спартак резко оттолкнул Иаира, подошел к кресту и крикнул, что нужно предать погребению тело Генуэзца. Он принялся разрезать веревки и отгонять птиц. Ему нужна была помощь. Он пытался остановить проходивших мимо гладиаторов, но они делали вид, что не слышат, не понимают его.
