— Женщина? Она придет сюда?
— Надеюсь, да. — Дворкин спешился и, потянувшись, размял затекшие руки и ноги. — Мы должны дождаться ее появления.
Женщина…
— Как ее имя? — спросил я.
Отец не ответил. Он ушел к опушке леса и остановился там, рассеянно вглядываясь в чащу.
Я вздохнул, стреножил обоих коней и принялся расседлывать их и снимать с них поклажу. Всякий раз, стоило мне оглянуться, я замечал, что отец ушел еще на несколько шагов вдаль. В конце концов он воззрился на скалы — так, будто пытался найти для них верное место на некоей мысленной карте.
— У нее нет имени, — вдруг изрек он. — По крайней мере, если и есть, то мне оно не известно.
— Она… человек? — осторожно спросил я.
— Человечности в ней больше, чем во многих людях.
Дворкин тихонько рассмеялся, словно был доволен удачной шуткой. А потом наклонился и начал пучками рвать траву.
Я догадался, что вряд ли мне удастся нынче выудить у него что-нибудь еще, поэтому прекратил приставать к отцу с расспросами. Он и так за последние пять минут рассказал мне больше, чем за все время с тех пор, как я узнал о том, что он — мой родной отец.
Я взглянул на вершину скалы, и мне показалось, что кто-то мелькнул между деревьями, словно бы проскользнула там чья-то легкая тень. Не могла ли то быть та самая загадочная женщина?
Целый час мы посвятили тому, что плели из травы веревку, как делали в те давние времена, когда я был мальчишкой. Из этой веревки мы понаделали силков и разложили их по поляне на звериных тропках. Теперь нужно было ждать, пока в силки не попадется кролик, куропатка или кто-то из тех, кто был похож на них в здешних краях. Я не стал терять время даром и направился к речке. Вытащив на берег пару десятков камней, я перенес их на поляну и уложил кольцом.
Дворкин тем временем опять ушел в сторону от стоянки. Несколько раз, когда он думал, что я не обращаю на него внимание, я заставал его за тем, что он стоял, не отрывая взгляда от вершины скалы. Что бы там ни мелькнуло, он, видимо, тоже это заметил. Оставалось только надеяться, что то была его таинственная дама.
Я набрал хвороста и разжег костер с помощью кремня и огнива, которыми нас предусмотрительно снабдили дочери Бэйля. Потом, когда огонь весело затрещал и загудел, я расстелил на траве одеяла и растянулся на одном из них. Лежа на спине, подложив руки под голову и глазея на незнакомые созвездия, я ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Такая жизнь мне была по сердцу — дальние странствия, знакомство с неведомыми землями, возможность познать самого себя и ближе познакомиться с отцом.
