«На этой страшной высоте...» | страница 52
Проходили и Альпы (чужая земля).
Будь всегда осторожен и к ближнему строже,
Чем к себе самому и, словцом веселя,
Прежде всех становись на покрытую снегом,
Ненадежную землю и — «с нами Бог!»,
Где ползком, где шажком, а, где нужно, и бегом,
Без маршрута, без карты и — без дорог.
Если только измена — двенадцать ружей
В лоб тебе прямо. Сам виноват.
Мне бывало и лучше, бывало и хуже,
Полной грудью дыши, принимая заряд.
Без суда. Я — судья. Ни могилы, ни вешки,
Прямо в пропасть слетишь. Барабаны зовут.
Здесь пехота пройдет, а за нею тележки,
И высокое знамя мое пронесут.
«Это было головокруженьем…»
Это было головокруженьем:
Окна замерцали, как вода,
Раздались аршины на сажени,
А углы исчезли без следа.
И на прежнем нашем огороде,
Видит Бог, века не политом,
Гряды продолжали в том же роде:
Каруселью, смерчем и винтом.
Каждая цвела хоть лебедою,
Каждая мечту произвела,
Одуванчики рвались ордою,
Ворохом перинного тепла.
Например, посеянная дедом,
Где-то у бассейна, резеда
Шевельнулась и кисейным бредом
Возместила некие года.
И в воронке ветреного мая,
Шутки ради что-то прополоть,
Это я прошла, глухонемая:
Не душа, не память и не плоть.
И как в зале отразилась слева,
На прозрачном воздухе — одна.
Мой двойник нездешнего посева,
Милый друг пророческого сна…
Что не ждет уже довоплощенья,
Только теребит, не торопясь,
Наше неудачное сращенье,
Сквозь стихи затеянную связь.
И глазами упрекнула снова
За вот этот пышный огород,
Что цветет почти что с полуслова,
Даром в стороне который год.
28.5.1945
«Братец Дремушка, сестрица Аленушка…»
Бродит дремаВоле дома…Из песни
Братец Дремушка, сестрица Аленушка
Сели в лесу около пенышка.
Стоит копытце — полно водицы.
— Аленушка, я хочу напиться.
Не пей, ты станешь белым оленем,
Меня забудешь утром осенним…
Алеет брусника, густа черника.
Судьба таинственна и двулика.
— Не пей. Подожди. Есть дворец за лесом
И водометы под навесом.
Там слуги в жупанах, как павлины,
И кубки из золоченой глины.
Крученый панич по стенам взбегает,
И каждый меня с тобою узнает.
Не пей, мой любимый, мой мухоморчик…
Но мимо да мимо ее приговорчик.
И белый олень, сухостой ломая,
Бежит, не видя, не понимая.
……………………………………
Асфальт от жары растопился липко.
Поет в ресторане нежная скрипка.
— О, где ты, о, где ты, мой братец древний?
Я все исходила земли, деревни.
И мой каблучок на асфальте черном
Оставил следы — не задернешь дерном.
Глаза у меня, как тогда, оленьи,
Да ты-то полон скуки и лени.
Меня не помнишь, меня не ищешь.
Зачем тогда ты по свету рыщешь?
Книги, похожие на «На этой страшной высоте...»