«На этой страшной высоте...» | страница 48
За ослепленных, за брошенных жен.
С голоду-холоду умерших пленных,
Тех, что поперли ему на рожон.
Даже не знал, что белобандиты,
Урки, попы или профессора
Снегом таким же будут покрыты,
Будут трудиться — молиться с утра.
Бросил жену. Не впервой. — Напоследок
Сына, как старец, перекрестил.
Песня поется про чаек-наседок,
Про Таганрог, где он жил и простил.
24.8.1942
СЕНТЯБРЬ
Это шорох моих стихов,
И дыханье моих духов,
Вороха листвы у оконницы.
Ты не спишь, но уже задремал,
Ты меня проморгал, прозевал
И уже не боишься бессонницы.
Я пою тебе в сером дожде,
И в фонтане, и в кране, везде —
Нет на свете такой поклонницы.
Спи, мой милый, ты так устал,
Даже книжку перелистал,
На страницах ища приписочки,
Дочитал, досмекнул до конца,
И слетели на пол два гонца —
Светло-серые эти записочки.
Кто сидел за моим столом?
Кто моим оттолкнулся крылом?
Кто касался узорной мисочки?
Это я у тебя была?
Посидела опять у стола,
Эту сказку тебе навеяла.
И вошла моя сказка в сон,
И качнулся сон в унисон.
Я ушла, свои звезды посеяла…
25.8.1942
«Это вам не Минин и Пожарский…»
Это вам не Минин и Пожарский —
Это есть Аскольдом могила.
Не мясничий двор и не боярский —
Здесь легла подкиевская сила.
Город Канев. Эх, Тарас Шевченко,
Слышишь ли меня? И молвит: слышу,
Казаченьку, где ты, казаченько?
Я не вижу, выхожу на крышу.
Что клубится по дороге дальней?
Колобок, ушел он от медведя,
Василек повылинял печальный.
Привереда, едя — недоедя.
Ухо приложил к земле: не слышу
Трепет наших флагов по-над Доном.
На Памира северную крышу
Вышла я и жду тебя поклоном.
Марево в ночах, струится, льется,
Заслонилась слабою ладонью.
Едет, едет, бубенец смеется.
Ты не спи на солнце, доню, доню.
26.8.1942
«В том месте, где чреда царей…»
В том месте, где чреда царей
Оборвалась на Николае Втором,
Возобновим, как можно поскорей,
Заклеим, как смолой, своим позором.
Скуем. И выйдет Первый Николай
Из рода Рюриковичей-Святополков.
Какой он Мирский? Польша, не пылай,
Не возбуждай в Европе лишних толков.
Хоробрый насмутьанил Болеслав
И так у нас достаточно в столице.
Был предок — горд, бесстрашен и не прав,
Потомок нам воздаст за то сторицей.
Был первый царь Романов — Михаил
(Последний звался тоже Михаилом).
А сын его, Тишайший, все молил
За отрока Алешу. Был он милым.
Скончался только в малом городке.
Не в Бозе умер, не в Абастумане,
Не в оренбургском пуховом платке,
Не в южном перламутровом тумане.
Так триста лет и три еще годка
Перекликалась матушка Россия
С дремучей Русью. Даже не века
Прошли с тех пор — лишь четверть… а лихие
Книги, похожие на «На этой страшной высоте...»