— Правильно! Дальше цензура! А вот и для тебя, слушай! «…а вчера я вышел из землянки и увидел двух зайцев. Они гоняли по полянке, как будто нет никакой войны. Было тихо, и мне показалось, что воскресенье и мы в родном подмосковном лесу. Зайцы бегали, бегали, а я стоял, чтобы их не спугнуть. Потом они вдруг остановились. Посмотрели в мою сторону — наверное, я переступил с ноги на ногу, и снег захрустел. Зайцы замерли, а потом задали такого стрекача! Прямо в лес! Вовик, ты, пожалуйста, не огорчай маму, слушайся и не простужайся!» Мама остановилась. Посмотрела на Вовку, и ему стало не по себе. Захотелось спрятаться под одеяло, чтобы мама так не смотрела на него.
— Вот, что я теперь напишу папе? Вовка внимательно посмотрел на свою маму и тихо сказал:
— Ты ему не пиши, пожалуйста, что я простудился, — ведь, когда письмо пришло, я уже почти выздоровел.
Все засмеялись.
— Ладно, — сказал дед Тимофей, — с кем не бывает. Чего парня корить… попей-ка молочка козьего. Это лекарство самое первое! От него сразу лучше становится.
— Мам, а ты когда будешь папе ответ писать? Напиши сейчас, а завтра утром отправишь, и папа быстрей письмо получит.
— Ладно. Сейчас и напишем. Письмо в этот вечер писали долго. Сначала мама сама. Потом диктовал Вовка про военную игру, а Севка добавлял, как они строили крепость, как потом сражались в этой крепости и как под конец повесили Гитлера.
— Мама, а ты не забыла спросить у папы, сколько он самолетов немецких сбил? — вдруг спросил Вовка.
— Этого все равно нельзя писать, сынок. Это военная тайна. Потом добавлял дед Тимофей, потом опять писала мама и под конец потихоньку плакала. Вовка смотрел на маму, смотрел и думал, что не надо ничего говорить, потому что иногда, когда мама плачет, не надо ее жалеть.
Вовка выздоравливал очень быстро. Однажды утром он открыл глаза и увидел в комнате одного Севку. Севка важничал — его одного оставили с больным и велели за ним ухаживать.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Вовку взрослым голосом. — Мы сегодня с тобой одни, — добавил он весело, — дед и мама ушли. Завтракать тебе велели и температуру померить.
Когда все процедуры кончились, Севка положил градусник на полочку под фотографиями, там были отец и мать, и дед Тимофей молодой в кавалерийке со звездой, и еще дед с бабушкой, и еще разные-разные пожелтевшие и очень черные фото. Севка стоял перед небольшой рамкой, заполненной лицами. Стоял долго. Потом обернулся к Вовке:
