Бесстрашная, она посмотрела на него умоляющими, голодными глазами.
— Роуэн, пожалуйста.
Он только это и хотел услышать. Легко вскинув ее на руки, он торопливо преодолел последние три ступеньки и перенес ее по коридору в свою спальню, ногой захлопнув за собой дверь.
Он посадил ее возле кровати, и, поскольку для такого случая на ней было слишком много одежды, они оба горячо бросились исправлять это обстоятельство. Избавиться от расстегнутой рубашки не представляло сложности. Целуя белую шею, он расстегнул пояс широкой юбки и потянул юбку вверх. Оказавшись под куполом тяжелых шелковых фалд, они оба рассмеялись.
— Подожди.
Роуэн бросил юбку на кресло возле кровати.
— Я не хочу ждать, Роуэн.
— Нам нужно хоть на несколько секунд напрячь наши головы.
— Я не хочу думать. Если я начну думать, то все закончится, а я не хочу, чтобы это заканчивалось.
Произнесенные ею слова оказали возбуждающий эффект на его тело, заставив застонать.
— Черт подери, Гейл! Позволь мужчине… заняться этим.
Она поцеловала его в подбородок и пощекотала перламутровыми зубками. Признав поражение, Роуэн бросил ее на кровать. Не теряя времени, нашел в нижнем ящике прикроватного столика жестянку с презервативами. Гейл наблюдала за ним с нескрываемым любопытством.
— Кондомы. Мы не должны проявлять безрассудство… Я не хочу, чтобы ты пострадала, Гейл.
— Тогда сделай так, чтобы не пострадала, только, пожалуйста, Роуэн, не останавливайся.
Роуэн поставил коробку рядом, на столик, решив, что бесед на сегодня хватит.
— А теперь давай посмотрим, как извлечь тебя из этой восхитительной конструкции, Гейл.
Он помог ей расстегнуть крючки на кринолине нижней юбки с фланелевым подбоем, затем снять все другие нижние юбки, создающие объем и тепло, корсет с косточками из китового уса и, наконец, почти прозрачную муслиновую сорочку и панталоны, стараясь не порвать последние в пылу нетерпения обнажить ее всю. В отличие от обычной камеристки Роуэн между делом целовал ее, радуясь, что с каждым пассом рук открывается новая часть тела.
Наконец больше ничего не осталось. Даже чулки и те присоединились к куче одежды на полу. Гейл была нага, как в день появления на свет, и он отступил назад, чтобы увидеть ее всю и насладиться красотой.
— Ты совершенство.
Когда он впервые увидел ее, то сравнил с камеей, красивой, но каменной и бездушной. Теперь же она не походила на каменное изваяние. Красавица в его постели была пылкой и стихийной, как нимфа. И чем больше он ее обнажал, тем больше сравнивал со своей Галатеей, оживавшей на глазах. Она не сделала попытки спрятаться, но осталась стоять на коленях, держась для равновесия за занавески. У нее была гладкая, цвета слоновой кости кожа, но румянец на щеках и вздымающаяся грудь выдавали, что она не мраморная статуя.
