» Она опустила голову и решительно пошла вперед. Потом снова остановилась и вслух сказала «Эр форгессен, эр форгессен вос их хоб геблибн лебн…
[44]» Здоровенная собака вздрогнула от ее восклицания и, поджав хвост, боком побежала в сторону. Песя сжала губы и с неожиданной скоростью двинулась к дому.
— Что он тебе подсунул? — Встретила ее раздраженная Агаша. — Этот родственник хренов?
— Ёська? Что он тебе сделал?
— Мне? Он тебе сунул фитиль от керогаза!
— От керогаза! Цудрейтер!
— Да! И он не лезет!..
— Так разрежь его! Еще лучше — будет четыре фитиля! Прозапас!
— Ты что?
— Что? — удивилась Песя.
— Ты еще двести лет жить будешь? Четыре фитиля! Я уже час его режу твоими еврейскими ножницами — они же ни хрена не режут…
— Ой, вей цу майне ерн! Я же ничего не успею! От, черт…………………, его мать!
— Перестань ругаться… давай его топором разрубим!
— Кого? — Испугалась Песя.
— Фитиль! — Прошипела Агаша. Она раскраснелась от возбуждения, платок съехал с гладких седых волос, охваченных гребнем чуть позади макушки, и ясно было, что в молодости она была красавица. Песя смотрела на нее в полном недоумении.
— Послушай, что ты сказала!
— Разрубим! Давай топор поставим по этой вот черной нитке и сверху — молотком!
— Нет. Не получится.
— Почему.
— Потому, что топор еще хуже, чем ножницы. Когда жив был Шлема, он относил курей резнику. А теперь некому носить и нечего…
— При чем здесь Шлема? Ну, причем? — Они обе беспомощно опустились на табуретки и сложили руки на коленях.
— Дай мне этот чертов фитиль, — сказала, наконец, Песя.
— Ты опять пойдешь на станцию? — Испугалась Агаша.
— Нет. Я больше никогда не пойду к этому шлимазлу, дай мине фитиль, я пойду к Смирнову, у него есть ножовка…
— Если про тебя говорят «мишугене» — это не значит, что ты дура…
— Так что, у него нет хорошего ножа, если есть ножовка?..
— Чисть рыбу! — Встала Агаша. — Я сама пойду. Это быстрее.
— Если он дома, возьми к нему керосинку! — Крикнула ей вслед Песя.
— А если нет? — Донеслось уже от калитки.
— Так ты принесешь ее обратно!.. — Она снова опустилась на табуретку. — Неугомонная. — Соображала она. — Как была. Ничего ей не делается. Отца забрали. Мать умерла через полгода от слез. Маленького братишку в детдом забрали, он там от тифа умер, — так сказали. Ее родная тетка забрала… и тетка померла, а мужа ее на войне убили. И Агашиного убили… а дети? — Она стала вспоминать, куда делись Агашины дети, но почему-то всплывали лица своих. Она не хотела и не могла их прогнать, и забыла про Агашиных… потом лица девчушек испарились, и она тут же вспомнила, что, слава богу, у Агаши детей не было…
