Говоря это, леди Макуорт помрачнела. Я внимательно посмотрела на нее. В правильных чертах ее лица, в чистоте и гладкости кожи угадывались следы ее девичьей красоты; но ее изрядно портило чрезвычайно строгое выражение лица, а также привычка хмуриться, как это случилось, например, сейчас, когда она заговорила о Джудит. Леди Макуорт была невелика ростом, сложения изящного, одета в черное шелковое платье, свободными складками ниспадавшее до пола. Ее волосы были совершенно седы, а поверх чепца надета вуалетка, вытканная необычайно искусно. Леди Макуорт была тонка в талии и держалась очень прямо, быть может, даже чересчур прямо. Сказав, что Джудит жила точно во сне, она нахмурила седые брови, и карие глаза ее остановились на мне с выражением какого-то неясного, мучительного вопроса.
Сейчас я не могу взять в толк, как осмелилась тогда ответить на этот взгляд словами:
— А не связано ли как-то состояние рассудка Джудит или ее здоровье с моим отцом, леди Макуорт?
Она ответила вопросом на вопрос:
— А разве Роджер никогда не говорил о ней?
— Никогда, — ответила я. — И то, что он ни слова не говорил ни о ней, ни о вас, всегда задевало меня за живое.
— Вот как… — задумчиво произнесла она. — Молчание порой более красноречиво, нежели длительная беседа И с этими словами она направилась к столу.
Наступила тишина, затем она продолжила:
— Я не имею ни малейшего представления о том, что думает ваш отец. Мне известно только, как, уверена, известно и всем вам, что одно время Роджер очень сильно любил Джудит.
От изумления я выронила чайную ложку.
— Джудит! — воскликнула миссис Джеймс в крайнем недоумении, а Джон даже перестал резать паштет из дичи на боковом столе и подошел к нам с ножом в одной руке и с вилкой в другой, встав рядом с матерью; при этом лицо его выражало радостное удивление.
— Мы — как заинтригованные дети, — сказал он. — Однако не перебивайте нам аппетит, леди Макуорт, а лучше всего расскажите все подробно после чая.
Леди Макуорт посмотрела на него с улыбкой, какую обычно дарят милым непослушным детям; и мы приступили к трапезе, во время которой Джон развлекал нас веселым рассказом о своих беседах с пожилыми манчестерскими дельцами, которые обращались с ним, словно он был ребенком; время таким образом пролетело весело и незаметно.
Но мне, однако, не терпелось скорее встать из-за стола. Мысли мои были заняты теперь отцом. Как я стану к нему относиться после? Я почти не слушала Джона — меня занимали более серьезные вещи. Отец всегда был моим кумиром. Я прекрасно знала о его детстве и о том, сколь обильна трудами была его зрелость. Куда лучше я была знакома с этими страницами жизни отца, нежели с двухлетним периодом его пребывания в браке; но я, оказывается, даже не подозревала о существовании еще и другой стороны — о новых мирах любви и надежды, открывшихся для него; я и не предполагала, что он, выходит, снова мог вернуться в Колверли-Корт в качестве его хозяина об руку с любящей женой.
