Самый молодой из живущих в доме академиков – Вадим Аркадьевич Ченцов, охотно довольствовался мансардой, лестницей, садом, тишиной.
***
В мансарде Ченцова стоял полумрак. Тишина в ней казалась особенно полной и плотной от однообразного шума горелки. Голубоватый блик газового камина играл на стене. В его трепетном свете проявлялась то одна, то другая деталь картины, висевшей напротив камина: полоска едва синеющего на горизонте леса; заснеженное поле; чьи-то следы: глубокие и ясные на переднем плане, по мере удаления они делались менее отчетливыми. Словно кто-то уже не в силах был брести. Его еще не видно, но можно догадаться: он тащит свое обессиленное тело, оставляя борозду на заснеженном поле. И, наконец, голубой зайчик газового пламени падает на пятно, темнеющее там, где кончаются следы. В морозном тумане не сразу и поймешь, что это волк. Его голова безнадежно уперта в наст. Это конец – смерть в жестоком голубом одиночестве морозного тумана.
– Даже не завыл, – задумчиво пробормотал Ченцов. И тихо нараспев повторил:
– Не завыл… Понимаешь, Тимочка: не завыть из-за полной безнадежности.
Вадим Аркадьевич стряхнул ночные туфли и подобрал ноги на диван. Несколько подушек за спиной и под боком образовали теплое гнездо. Здесь Ченцов копил мысли. То ли лень, то ли боязнь спугнуть их мешала встать, подойти к столу, записать. Если под руку попадалась книга, журнал, газета, он на полях нацарапывал несколько знаков, формулу. А чаще бормотал что-то вслух.
– Эх, Тимоша, Тимоша… – задумчиво говорил Вадим Аркадьевич, уставясь на огонь. Его рука с длинными, тонкими пальцами лежала на пушистом загривке собаки. – Помнишь, как однажды я высказал сомнение: способен ли наш ускоритель дать то, что мы с тобой искали? Тебе не довелось видеть откровенного недоверия во взглядах моих почтенных коллег: "Идея выделить ядерный катализатор, живущий больше микросекунды, может, мол, родиться только в мозгу пустого фантазера!" И тем не менее частица "тау" родилась и совершит работу катализатора, будучи послана на расстояние, какое мы ей зададим…
Вадим Аркадьевич не замечал, как его пальцы сжимаются на шее Тимоши. Он с увлечением говорил, глядя в карие внимательные глаза:
– И вот, Тимка, мы посылаем "тау" в атаку на водородную бомбу. Нашей "тау" не нужна звездная температура, чтобы превратить заряд в безвредный гелий… Молчишь, Тимка? А я хотел бы услышать иронический вопрос: "Как же ты, Вадим, донесешь поток своих "тау" до цели? Как ты заставишь их проникнуть в заряд бомбы и превратить ее в облако инертного газа? Как?" Когда-то так же ставили в тупик тех, кто мечтал послать ракету в звездные миры. И долго люди ломали себе голову над тем, что оказалось просто: ракета-носитель! Две, три ступени, пять ступеней… Нашей "тау" тоже нужна частица-носитель, надежная, долговечная. Поняла?.. Как ни смешно, мой друг, даже я сам боялся того, что делал, пока экспериментаторы не сказали: "Да, все так…" Честное слово, Тимка, мы взялись за руки и прошлись настоящим индейским хороводом. И только один из семи вместо индейской пляски сидел себе на стуле и сосал трубку с таким видом, словно ему нас жаль. Леонид Петрович. "Ну вот и поплясали, молодые люди, – оказал он с усмешечкой, – а теперь поглядим, стоило ли?" У нас и руки опустились. А он, не выпуская трубки, насмешливо эдак: "Так, так!.. Какие милые стрекозёльчики!.. Выходит: если "тау" удастся донести до заряда водородной бомбы противника – бомба обезврежена?.. Очень хорошо. Просто отлично… А противник спокойно спит, пока вы тут отплясываете эту качучу? То, что ясно нам с вами сегодня, завтра ясно и ему. Если нельзя полагаться на водородную бомбу, противник может отступить на шаг: обратно к атомной бомбе. Не такое уж большое отступление, а?" И тут, Тима, я понял: мой мозг ограничен в своем кругозоре, как умишко школьника.
