— Ах Боже, как много земляники! — счастливо вздохнула девочка, собирая ягоды и при этом так стараясь, что на лбу у неё выступили капельки пота. При этом она тихо что-то напевала.
— Я тоже умею петь, Гретхен, — сказала я.
— Такие же красивые песни, как я? Я не верю — меня научил дядя Макс — ну спой!
Наверное, мой музыкальный слух развился довольно рано, поскольку все мелодии, которые я знала, я выучила ещё от фройляйн Штрайт в задней комнате. Больше всего я любила детские произведения Тауберта[5] и начала сейчас петь «У крестьянина была голубятня»[6]. Я присела на каменную скамью, и при первых звуках песни Гретхен оставила свою коляску, положила ручки мне на колени и стала напряжённо слушать, вглядываясь мне в лицо.
Странно, но я испугалась звуков собственного голоса. На пустоши он казался тихим — потоки воздуха разносили его на все четыре стороны; но здесь тесные кулисы стоящих вокруг деревьев не давали мелодии разлететься, и мой голос звучал так наполненно и глубоко, так воодушевлённо, как будто пела совсем не я, а кто-то другой. Это была весёлая песня, про крестьянина и его голубей, которые от него улетели. После первой строфы Гретхен засмеялась во весь голос и радостно захлопала в ладоши.
— Он поймает голубей? В песенке ещё есть строчки? — спросила она.
Я продолжила песню, но внезапно её звуки замерли у меня на губах. Со своей скамьи я могла видеть тропинку, ведущую из леса к «Усладе Каролины», и сейчас по этой тропинке шёл старый бухгалтер. Мне сразу подумалось о свинцовой туче, несущей грозу — таким нахмуренным и мрачным казалось его лицо под копной серебристых волос, и с такой скоростью его массивная фигура двигалась к нам.
Гретхен проследила за моим взглядом, и её личико внезапно покраснело; с возгласом радости она побежала к пожилому господину и обвила своими ручками его колени.
— Дедушка! — нежно вскричала она, откинув назад голову и заглядывая ему в лицо.
Он остановился, словно окаменев, и поглядел на ребёнка; обе его руки были вытянуты вперёд, словно у человека, который только что беззаботно вышагивал и вдруг оказался перед глубоким обрывом — он отчаянно пытается отшатнуться и не упасть; казалось, что старый бухгалтер боится опустить руки и дотронуться до золотистых волос ребёнка.
— Ты же мой дедушка?.. Луиза сказала…
— Кто такая Луиза? — спросил он глухим голосом — голос звучал так, словно он хотел этим вопросом отгородиться от всех разъяснений.
— Но дедушка — наша Луиза! — Она нянчила моего маленького братика, когда он ещё лежал в колыбели. Но она уехала. Мы не можем держать няньку, говорит мама, это слишком дорого…
