— Та-ак — ну, замечательно! — сказала она мрачно. — Теперь малышка будет бегать по К. всё равно что босиком… Это, конечно, благородные вещи, но они никогда не попадут в стирку — после первой же прогулки они отправятся прямиком в помойное ведро… Плакали денежки моей бедной госпожи!
Она резко развернулась и пошла в свою комнату.
— Не давайте сбить себя с толку, малышка, — сказала Шарлотта решительным тоном. — Я уже годы не ношу никаких других чулок, и даже если фройляйн Флиднер будет десять раз на дню морщить свой маленький носик по поводу так называемого мотовства… У меня чувствительная парижская кожа, а вы должны считаться с вашим положением — и баста!
Она убежала, а я со стеснённым сердцем последовала за Илзе. Она, сняв шляпу и отложив свой сборник псалмов, с покрасневшим лицом стояла перед цветочным столом в моей комнате. Он выглядел неухоженным и заброшенным. Я с самого начала смотрела на цветы неодобрительно и совсем их не поливала, хотя Илзе строго обязала меня это делать. Сейчас роскошные цветы сиротливо поникли.
Илзе не сказала ни слова и только показала мне на дело рук моих, и тут во мне проснулся дух противоречия.
— Да какое мне дело до этого стола? — сказала я злобно. — Я не понимаю, почему я должна мучиться с этими цветами? Я не просила их у господина Клаудиуса — зачем он велел поставить их мне в комнату? Вот пускай он и позаботится, чтобы их поливали!
— Да… Становится всё лучше и лучше! — сказала она бесцветным голосом. — Роскошные чулки на ногах и неблагодарность в сердце. Леонора, ты больше не вернёшься в Диркхоф, и — мне тебя не надо!
Я громко вскрикнула и бросилась ей на шею — её голос словно кинжалом пронзил моё сердце.
— Голубкой называла тебя твоя бабушка, — горько продолжала она; — прекрасной голубкой… Знала бы она, что скрывается за этим фасадом, она бы…
— Назвала бы меня чёртом, — сказала я, гневаясь на саму себя. — Да, да, Илзе, у меня злое, чёрное сердце, но я этого не знала, и для меня это тоже полнейшая неожиданность..
На следующее утро отец сказал мне, что принцесса Маргарет ждёт меня сегодня к шести часам. Позднее явился её слуга и тоже сообщил мне время моего визита — принцесса, очевидно, не доверяла памяти моего отца. Он, кстати, со вчерашнего дня выглядел ещё более рассеянным и погружённым в себя, чем обычно. Вчера после обеда некий чрезвычайно элегантно одетый господин с ящичком под мышкой поднялся в библиотеку и пробыл там довольно долго; а когда позднее отец отправился к герцогу, то он даже забыл со мною попрощаться. Я услышала его шаги и выбежала в холл. На щеках отца горел лихорадочный румянец, его глаза неестественно блестели, а волосы были совершенно растрёпаны — как будто он всё время запускал туда пальцы.
