Затем тон ее голоса изменился снова:
— Вы тоже придете в четверг?
— Я? А кто еще?
Она продекламировала:
— Николас, Нондас, Калликлис, Сфинга, Лала, Саломея. Основание дружеской компании. Разве Николас Вам не сказал?
— Ах, да, «Микромегас», — ответил я. — Он говорил о проблеме обретения связи.
Она захлопала в ладоши:
— Николас — самый замечательный из всех вас. Мы пойдем в кино.
— А что показывают?
— «Покойного Матью Паскаля».[27]
— Вот как! Вы про него знаете? — спросил я рассеянно.
— Нет, совершенно не знаю. Кто это такой?
— Человек, который умер и не умер.
— Ну и хорошо, что не умер совсем, — сказала Саломея. — Сходим на него.
Вторник
Вчера я ходил проведать Нондаса. Он читал Клоделя.[28] Я спросил:
— Ты тоже из компании?
Он посмотрел на меня как на что-то странное. Я снова спросил:
— Ты тоже считаешь, что мы слишком разобщены и что нам нужно обрести связь?
Он снова посмотрел на меня удивленно, словно с неба свалился, и сказал почти строго:
— Связи нас лишает то обстоятельство, что в этой стране отсутствует ощущение греха. Как нам при этом преуспеть? Только это ощущение и возвышает человека, позволяя ему превзойти самого себя.
Неожиданно он спросил:
— Ты ходишь в публичный дом?
— Ходил всего два раза, — ответил я. — Первый раз — после окончания гимназии, второй — значительно позже, из солидарности, чтобы не оставлять друга одного. К сожалению, должен признать, что в этих вопросах я вовсе не отличаюсь безразличием.
— А я хожу регулярно, — сказал он. — Минута наслаждения, после которой все оставшиеся дни пытаюсь искупить грех… Какая Голгофа!
— Почему ты не женишься? — спросил я.
— Мне слишком трудно жить, обеспечив себя одной женщиной: жизнь моя не имела бы стимула.
— Тогда заведи любовницу.
— Это было бы невыносимо, — запротестовал он. — То же самое: постоянное распутство свело бы меня с ума. Кроме того, мне не по душе общественные скандалы.
— Ты хочешь сказать, что любовница не оставляла бы тебе времени для искупления?
— Возможно, именно это.
Наступило молчание, которое он же затем нарушил:
— Видишь ли, ценность религии состоит в том, чтобы не оставлять человека в покое.
— А я думал, что она способна обеспечить нам спокойствие.
— Не думаю, что можно завидовать моему спокойствию… Ты читал Паскаля?
— Читал.
— Ну, и как?
— Не знаю. Как-то у меня возникла мысль, что и без Бога Авраамова столь пылкое сердце пылало бы тем же огнем.
— Глупости! — заметил он со вздохом. — Христианство открыло человечеству смысл страдания. Я имею в виду смиренное христианство, а не то, во что мы его превратили.
