— Как раз то, о чем ты говоришь, и вызывает у меня затруднения. Мне кажется, что смысл страдания не может быть чьей-то личной монополией.
— Чьей-то личной! — воскликнул он, словно желая защитить меня. — Так ты говоришь о церкви?!
— Церковь я уважаю и прошу не навязывать мне обсуждения этих вопросов, — ответил я. — Однако я решительно против той страшной разделяющей стены, на которой начертано: внутри люди страдают и очеловечиваются, а снаружи — страдают и воют или вопят, словно собаки или кошки. Ты читал Фукидида? Помнишь афинян в сицилийских каменоломнях? Эти люди знали наизусть Еврипида: были ли они животными, когда страдали? Или они были животными в большей степени, чем какой-нибудь дрянной профессор философского факультета, родившийся после Христа?
— Ты слишком уклонился от темы, — сказал он, словно защищая меня.
— Может быть, и уклонился, однако объясни, пожалуйста, почему во время пребывания на чужбине, находясь в комнате, куда не проникал солнечный луч, совсем окоченев от холода, я брал «Илиаду», читал VI песнь и верил, что это помогает. Не все, то есть не декорации и красота стиха, но эта теплота, эта горькая теплота отношения к судьбе человеческой, это ощущение человечности, которое испытывает каждый, не будучи в силах определить ее, и тем не менее чувствует ее настолько своей в душе того незнакомца, которого мы называем Гомером. Так почему же, скажи пожалуйста, этот Гомер не имеет права войти даже в ад, почему вы заставляете его блуждать у лимба, обладая только страданием, но не надеждой,[29] без причастности, о которой мы только что говорили, хотя всем этим обладает вышеупомянутое ничтожество? Вот мой вопрос.
Я разошелся. А он ответил с еще большим огорчением:
— Видать, тебе хорошо запомнились наши школьные книжки. А я не могу прикасаться к ним. На вопрос же твой отвечу, что, когда Гектор занимался любовью с Андромахой, у него не было моих проблем.
Я не ответил, и он сказал с блаженной улыбкой:
— Впрочем, видать, на тебя повлияла Саломея. Я слышал, ты часто видишься с ней. Опасная женщина. Не желает признавать никаких преград: amorale.[30] Вот видишь, до чего мы дошли: слово это на греческий не переводимо и, стало быть, нам ни к чему. Смысл его чужд нашему сознанию. Возвращаясь снова к твоей прекрасной компании, я советовал бы Саломее позаботиться прежде всего о составлении некоего общего словаря, чтобы, по крайней мере, мы, семеро, могли понимать, что именно говорим друг другу.
