Он взглянул на меня, замолчал и снова начал кашлять. Потом неожиданно сказал:
— Не бойтесь меня. В нашей стране свобода слова возможна только в тюрьмах, да в… уборных, если и в этих местах за вами не наблюдают сексоты. Наряду с похабщиной, в куче навоза, можно найти замечательные крупицы народной мудрости.
Он начал вслух перечитывать все надписи.
— Да, это сильно сказано: «Входящий — не грусти, выходящий — не радуйся!». Очевидно, это изречение кто-то написал, побывавши кое-где. А бот еще есть и такие, каких вы, наверное, не слыхали: «Кто не был, тот будет, а кто был, тот вовек не забудет».
В это время вахтер открыл дверь и, обращаясь ко мне, грубо скомандовал:
— А ну, высокий, давай выходи к парикмахеру!
Какой-то «кавказский человек» бесцеремонно схватил меня, посадил на табурет и машинкой стал снимать мои волосы. Через несколько минут он добродушно похлопал меня по затылку и, поглядывая на вахтера, возгласил;
— К труду и абарона гатов! В камере Панаиди встретил меня восклицанием:
— О, не на два дня вас подцепили, а на многие годы. Законопатят вас основательно и безоглядно!
А через некоторое время, когда вахтер снова пришел за мной, Панаиди пожимал мне руку и тихо напутствовал:
— Просьбу вашу выполню. Берегитесь сексотов и «наседок». Имейте в виду, что они есть в каждой камере. Желаю вам счастливо выбраться. Прощайте!
Как потом выяснилось, просьба моя выполнена не была, а личность этого странного человека так и осталась для меня загадкой.
Было зимнее морозное утро. Дул сильный ветер. Сквозь обмерзшие окна в комендантский коридор пробивались первые лучи восходящего солнца.
Вахтер открыл тяжелую железную решётчатую дверь, ввел меня в полутемный подвал и стал открывать камеру № 7.
«Ну, теперь-то и начинается эта самая «конопатка», — подумал я словами Панаиди и нерешительно вошел в камеру.
* * *
Большое подвальное помещение с маленькими щелями, вместо окон, слабо освещалось дневным светом, было заполнено облаком сизого махорочного дыма. На семи топчанах, прикрытых истрепавшимися сенниками, сидели и лежали люди, беспрерывно дымя цыгарками. Приглушенными голосами они о чем-то говорили, перебивая друг друга и беспрерывно ругаясь. Когда закрылись за мною двери и я, поздоровавшись с ними, сел на указанный мне вахтером свободный восьмой топчан, все сразу замолчали и стали задавать мне обычные вопросы, кто я такой, откуда я, за что меня арестовали и т. п. Выслушав мои ответы и короткий рассказ о приключениях с Панаиди, один из них, очевидно, хорошо знавший уголовный кодекс РСФСР, приподнялся на локте и проговорил:
