Рука взлетела сама собой, инстинктивно закрывая раздражающий прыщик. Вот только прыщик оказался вовсе и не прыщиком. А подсыхающей коричнево-красной коростой. Раной, полученной от долгого, неистового трения о чью-то небритую челюсть.
— Я должна тебе кое-что сказать, — проговорила я тихим голосом.
Ждала, что Сол, вмазав кулаком в стену, как любой нормальный мужик, проорет: «Ах ты, сука! Я его убью!». Но он ограничился лишь следующим:
— Ты, видимо, забыла: у нас на полвосьмого заказан столик в «Оксо Тауэр». Там все и обсудим.
У меня даже челюсть отпала. Правда, тут же захлопнулась, и я согласно закивала головой. Сол распахнул передо мной дверь, так что пришлось раболепно сгибаться, проныривая у него под рукой. И только подойдя к машине, я сообразила, что розы так и остались умирать на столе в кабинете.
— Как на работе? — пищу я тоненьким голоском.
— Нормально, — отвечает Сол и принимается что-то насвистывать себе под нос. По-моему, тему Селин Дион из «Титаника».
С силой сцепляю ладони, чтобы перестали трястись. Напряженность такая, что можно спятить. Никто не удивится, если я сейчас лопну как воздушный шарик, замусорив салон клочьями красной резины. До недавнего времени мне казалось, что Сол — безвольный человечек, мямля и тряпка, не более страшный, чем какое-нибудь кино с Мег Райан. Но теперь мое мнение изменилось. Теперь Сол — это Грязный Гарри с арифмометром в руках. Искоса продолжаю поглядывать в его сторону: хочу убедиться, что он не впал в спячку.
— Можно я включу радио? — слышится мое блеянье.
— На твоем месте я бы этого не делал, — говорит он.
Поспешно отдергиваю руку, которая уже практически дотянулась до ручки магнитолы. А ведь раньше Сол всегда со мной соглашался, чего бы мне ни захотелось. Как-то раз он нечаянно разбил грязную тарелку, и я попросила его вымыть осколки прежде, чем выбрасывать в ведро, — я просто не смогла бы спокойно спать, зная, что они лежат там грязные, — так он выскоблил их с «Фэри» и с любовью в голосе сказал: «А ведь мы с тобой совершенно одинаковые!» И купил мне новую тарелку. У него доброе сердце, и он умеет прощать. Надеюсь.
Мы молча поднимаемся в серебряном лифте и входим в бар. Внутри полно светящихся, довольных лиц. Как же мне хочется стать одним из них! Да я готова даже стать табуреткой у пианино — лишь бы вырваться из холодного ада спокойствия Сола.
— Что-нибудь выпьешь? — бормочу я в его левую ноздрю.
— Да, спасибо, лимонад, — отвечает он. И кивком головы указывает в сторону свободных стульев у стойки. — Я пойду договорюсь насчет столика.
