В этой небольшой, душной комнатушке, с наваленным в углу тряпьем, ножницами, которыми
обычно стригут овец, Эвбулиду отрезали пышные, волнистые волосы, чтобы он больше не был похож на свободных
людей. Выдали вместо изорванного,
окровавленного хитона короткий шерстяной, оставляющий открытым правую руку и часть груди, надели
на голову шапочку из
собачьей кожи.
-
Будет холодно ночью — укроешься этим! — сказал привратник, бросая в угол на тряпье две сшитых бараньи шкуры. —
Здесь будет твое место!
- Для
грамматика можно было бы найти место и
получше! — заметил Эвбулид.
- Держи, грамматик! - усмехнулся
привратник, протягивая ячменную лепешку и
горсть дурно пахнущего чеснока. — На лучше, подкрепись!
- Это что — завтрак? — надкусил
лепешку Эвбулид, не притрагиваясь к чесноку. — Или обед?!
- И ужин тоже! — грустно усмехнулся
привратник. — Привыкай к такой жизни, эллин, — Ахей, Беот, или как там тебя?
- Афиней! — с
набитым ртом пояснил Эвбулид.
- Во-во! И
отдыхай, если, конечно, не попадешь на глаза этой
старой карге-ключнице! Публий — бараньи рога ему в душу! — уехал на охоту в
горы, так что сегодня можешь спать спокойно!
Весь остаток дня, мучаясь от голода, но так и не притронувшись к гнилому чесноку, Эвбулид
пролежал на пахнущем немытыми
человеческими телами тряпье в углу.
2. Ключница и грамматик
К вечеру в
комнату потянулись домашние рабы — садовник,
повар, водонос, знакомый уже ему старый привратник. От них он узнал, что
Публий — греческий перс с римским именем — незаконнорожденный сын Эвдема, что мать его, как и у брата нынешнего
царя, — бывшая рабыня, со временем надоевшая Эвдему, в отличие от наложницы
отца Аристоника, которую царь Эвмен — любил
всю свою недолгую жизнь.
Запутавшись в том, кто от кого родился, кто кому надоел и у кого брат в нынешних правителях
Пергама, Эвбулид понял только
одно: больше всех наук пятнадцатилетний Публий любит уроки, которые дают ему юные и особенно зрелые
рабыни, а высшую
философию видит в том, как бы понаряднее разукрасить лица попавшихся ему под руку рабов.
В последнем новоявленный грамматик смог убедиться уже на следующее утро во время первого
занятия с сыном Эвдема.
- Начнем с истории! — приветливо
сказал он ворвавшемуся в увешанную коврами
комнату чернявому юноше.
- Амура и Психеи? — уточнил,
плюхаясь в высокое кресло и задирая ноги, Публий.
-
Я вижу, ты неплохо разбираешься в жизни богов и героев, если знаешь такие малоизвестные истории, гм-м, не очень-то подходящие для твоего
юного возраста. Поэтому давай лучше перейдем к
истории Эллады — величайшей из всех
государств мира. Я расскажу тебе о ее прекрасном и трагическом прошлом,
— пообещал Эвбулид зевающему Публию, — о величественных статуях Фидия и
справедливых законах Солона, о неповторимых
шедеврах скульптора Праксителя и живописца Тимомаха, моего далекого предка ваятеля Эвбулида и творца великих статуй
Скопаса… - Видя, что искусство не трогает юношу, он перешел к военной теме: - А
еще я поведаю тебе о знаменитой Марафонской битве, в которой эллины
одержали решительную победу над персами...
