Они с
мамой так и застыли на месте.
Постепенно Марсик успокоился и затих.
- Всё!
- вздохнула мама. - Отмучился бедняга...
Он
начал горько плакать, жалея котенка.
- Не
плачь! - сказала мама.
- Но
ведь ему же больно! - сквозь слезы, возразил он, и услышал:
- Нет,
он уже ничего не чувствует, никого не видит и не слышит, он - умер!
Стас вспомнил, как обошел
тогда вокруг котенка, не понимая, как это он не видит и не слышит его, и
недоуменно спросил:
-
Ничего-ничего?
- Да, -
подтвердила мама. - Как бы тебе это объяснить... Его больше нет!
- И не
будет? - не поверил он.
- Ну да
же!
-
Никогда-никогда?
...
Потом они сидели вдвоем на балконе.
Папа,
как обычно, задерживался в клинике и ничего не знал о случившемся. Небо быстро
темнело, обсыпаясь звездами, и начинали летать ночные бабочки. Они подлетали к
пахучим маминым петуньям, но, заметив людей, испуганно удалялись. Было
очень-очень грустно.
- Мама!
- осторожно позвал он. - А бабочки тоже умрут?
- Да! - думая о чем-то
своем, рассеянно кивнула мама.
Через двор пролетала
вспугнутая кем-то ворона.
- И птицы?
- И птицы!
Залаяла собака.
- И звери?
- Конечно!
- А... люди? - после
долгого молчания тихо спросил он и услышал:
- И люди тоже!
- Все-все? И папа?!
- Да... - печально
отозвалась мама.
- И ты?!
- И я.
И тогда тихо-тихо, едва
слыша самого себя, он спросил:
- А я?..
- И ты тоже, сынок...
Никто не вечен!
- Но я не хочу... не
могу... это нечестно! - умоляюще заглянул он в глаза маме.
- Ой, что это я! - вдруг
спохватилась она…
Сколько времени прошло, а
до сих пор помнится, как мама успокаивала его, уверяя, что врачи, конечно,
придумают таблетки, которые позволят им дожить до тех пор, пока ученые найдут
способ победить смерть.
- Но -
ох, уж эта мама! - в глазах у неё было столько грусти, а в голосе -
неуверенности, что, как она ни старалась, Стас так и не мог до конца поверить
ей, хоть жаждал этого больше всего на свете.
Потом,
года через три у него начались панические, ни с чем не сравнимые приступы
страха.
Таясь
от родителей, он до боли зажимал уши и метался по комнате, чтобы заглушить,
отогнать мысли о будущей смерти, которая неодолимой громадой надвигалась на
него.
Затем
это само собой притупилось, исчезло и вот, кажется, начиналось опять.
