Хрисанф Савельич торопливо вытер о подол исподней рубахи руки, взял пакет, сказав тихо и строго:
— Ладно. Только на пихрецов не нарывайтесь. Слышишь?
Приземистый весело крякнул, скрылся в сумраке за калиткой.
Атаман постоял, слушая затихающий на проулке торопливый топот лошади, прошел в курень, вскрыл пакет. В нем лежало три плотно сложенных десятирублевки и записка.
В записке значилось:
«Ваша благородия, господин атаман Кирсан Савельич, посылают к тебе мои ватажники конного с подарком от себе. А ты полицию не выставляй, бо Шарап с рыбой будет к бережку приставать, чтоб не зацопали. С пихрой же дело слажено, а с тобой ишо поквитаемся».
— Ну и прасол… Ну и щучий глаз, — хихикал атаман, дочитывая записку.
Это была вторая удача Хрисанфа Савельичм, смягчившая его настолько, что на утро, узнав о побеге Аниськи, он только затопал на полицейских ногами, пообещал ополоумевшего от страха сидельца засадить в кутузку и наказал самому заделать сломанную решетку.
На этом и иссяк атаманский гнев.
Только после, спустя день, беседуя с заседателем, атаман упомянул об Аниське, как опасном иногороднем, за которым нужно зорко следить.
Об этом не забыл написать Хрисанф Савельич и станичному атаману.
10
С начала весенней путины Егор Карнаухов почти не ночевал дома. Назябшись на тоне, он влезал в каюк под продранный парус и засыпал мгновенно, словно нырял в прорубь. Но, когда случалось ночевать дома, Егор часто среди ночи просыпался, глядя в закоптелый потолок хаты, прислушиваясь к сонному дыханию жены и сына, задумывался о нелегкой своей доле.
Бесконечная нитка мыслей тянулась издалека, от самых истоков отцовой жизни. Выходило так, что Алексей Карнаухов оставил ее, запутанную, сыну, и вот Егору пришлось ее распутывать…
Как и при жизни отца, трудно давался хлеб. Но тогда Егор был моложе, сильнее, смелее брался за жизнь, даже хату сумел выстроить и купить корову, а теперь чаще слабели мускулы, труднее становилось доставать все нужное для семьи. Нужда подкрадывалась незаметно и неотвратимо.
Рассыхался, разваливался каюк, сгнивала снасть — нужно было готовить новую, а денег на покупку ее не было. Все рискованнее стало заезжать за запретные вешки… И уйти от речки, от рыбы некуда было. Землю иногородним казачье общество не давало. Таких, как Егор, не пускали даже на сходы, а зажиревшие арендаторы казачьей земли умели разговаривать только с богатыми.
Егору оставалось одно — рыба…
Все чаще приходилось снаряжать каюк на риск, на лов в заповеднике…
