— Проснулись? Вот и прекрасно. Как мы себя чувствуем, малышка?
Вчера он оперировал почти бездыханное тело ее, мало веря в удачу. Сегодня ночью в таком же состоянии привезли генерала-танкиста. Хоть доктор был молод, но руки у него были золотые. Назначая экстренную операцию, он надеялся на благополучный исход. Но генерал умер у него на столе.
— Как вас зовут?
Мария скорее догадалась, о чем спрашивал доктор, нежели услышала его вопрос. И молча показала рукой на ухо.
— Плохо слышите?
Она кивнула.
Доктор посмотрел на медсестру. Та быстро смочила ватку нашатырным спиртом и поднесла к носу Марии.
Она задохнулась от неприятного запаха и зажмурила глаза.
— Будьте смелее! — громко сказал доктор. — Как вас зовут?
— Мария.
— Красивое имя, — доктор вглядывался в глаза больной, которая еще вчера была обреченной, а сегодня смотрела на него потеплевшим взглядом. — Первый кризис позади, — добавил он. — Теперь все зависит от вас, Мария. Сопротивляйтесь, черт возьми! Слышите?
Она молча согласилась, довольная вниманием доктора.
— Между прочим, я еще никогда не оперировал партизан. Вы первая, — он поправил подушку и повернулся к медсестре: — Перевязки каждый день. Проследите за питанием… Очень слаб организм… Я буду вас часто навещать, Мария, — и, погладив ее руку, доктор первый раз улыбнулся.
Самочувствие Градовой улучшалось медленно. Высокая температура упорно держалась. Боль, растекавшаяся по телу, не хотела оставлять Марию.
Как-то вечером пришел доктор.
— А почему мы хмурые? И ужин стынет? — спросил он и шумно передвинул стул.
— Больно… Очень больно…
— Серьезная причина. Вам сколько лет?
— Двадцать.
Доктор прошелся по палате, вызвал медсестру и, показав на костыли, сказал:
— Унесите! — Закрыв за ней дверь, он подошел к постели. — Мария, ваш бой продолжается. И этот бой вы должны выиграть. Страшен не сам бой, а раздумье, колебание — продолжать его или отступить. Сегодня вы отступили, и это меня огорчает.
Он еще долго говорил с ней, и Мария поняла, что доктор ею недоволен. Она облизнула сухие губы и тихо спросила:
— Наверное, я пролежу здесь очень долго?
— Сделаем шестьдесят перевязок, и тогда гуд бай, — он улыбнулся. — Но помните: жизнь — сама цель.
Мария мало верила утешительным словам доктора. Ей казалось, что невыносимая боль никогда не покинет ее и всю жизнь она будет мучиться, прикованная к постели.
Размышляя об этом, Мария молча плакала, глядя красными глазами в окно на небо, чтобы отвлечься от своей беды.
