— Пригодятся, — убеждал Дикун своих друзей, — при разборе нашего дела. Не мы, а старшина навязала нам необходимость обороны.
Шмалько добавлял:
— Котляревцы по нам из пушки хотели палить. А мы не дали.
Сочувствующие разделяли этот настрой, писали подтверждения о лояльных намерениях сиромы. Но в лагере надолго никто не задерживался, люди расходились и разъезжались по своим хатам. Целостно в нем концентрировался лишь «персидский» контингент.
О, святые души казаков! До чего же они были наивны и доверчивы. Надеждой жили: кто‑то придет старший, совестливый, разумный и откроет им врата к благу и справедливости, тем идеалам, что они искали. Какими же горючими и кровавыми слезами пришлось им платить за свое добросердечие.
Выжидательное их бездействие, упование на счастливый случай и божескую милость не исчезли даже тогда, когда к Екатеринодару уже приближались регулярные войска для подавления непокорных. Напротив, походники надеялись найти понимание у строевого русского командования, солдат и офицеров, получить от них поддержку в удовлетворении своего прошения. Иллюзии не покидали самих вожаков недовольных и, прежде всего, Дикуна и Шмалько.
— Всю казацкую жизнь рушить не собираемся, — таково было их мнение. — Нам надо только по походу у начальства получить законное удовольствие.
Стукачи Котляревского свободно шастали в лагере и доносили ему обо всем там происходящем. Мокий Гулик
8 августа обрисовал всю обстановку: казаки стоят там же, вблизи колодца и кладбища, грабить никого не собираются и уходить тоже, их, мол, всего человек четыреста, что позволяет весь лагерь «забрать тремя ротами». Днем раньше о том же фискалил Кордовский: бунтовщики бежать за Кубань не собираются, они «беспечны и заявляют даже, что никакой за собой вины не чувствуют».
Дорого аукнулось и дорого откликнулось казакам их рыцарское благородство!
В те дни глава войскового правительства Котляревский аллюром три креста отправил курьера к командиру Кавказской кавалерийской дивизии Петру Пузыревскому со слезной мольбой оказать содействие в наведении порядка среди черноморцев, желательно мирными средствами. Пузыревский только что возвратился из Санкт — Петер- бурга, виделся с Павлом I, тот лично поручил ему инспектирование войск всей Кавказской линии.
Душераздирающий крик Котляревского о помощи возымел действие. Подвижный, плотный здоровяк — инспек- тор откликнулся на него без проволочки. Уже 9 августа он прискакал в Екатеринодар и в сопровождении войсковых старшин направился в дикуновский лагерь.
