одной на двести брали…
— Вы меня, батенька, ежели по совести говорить, хотя и выучили, я этого не испровергаю, но от ученой части отбили… Мне ковенский губернатор сам говорил: «Подхорунжий Юлюхин! Вот вам 75 на месяц чистыми деньгами, оставайтесь околодочным!..» А вы не благословили!..
— Не благословил! У тебя тут дети, жена, кто же их должен правдать?
— Надобности нет, я бы высылал…
— Много ты навысылал!.. Нет, Гаврил, это не модель!.. Семену сколько же гнуть хребет-то… Это уж и перед Богом грех тебе будет…
— Вы считаете, что ежели я тут быкам хвосты буду крутить, то это и самое лучшее?
— Ничего не считаю. Твоя жена, твои дети, — корми! Мы вот долгу зачерпнули из-за них, а ты дать обернуться не хошь… Лишь обернуться!.. У Михайлина дня продали бы и деньги извернули бы… Не хошь… да… не по совести это… Семен с детьми в саманной кухне живет, а ты, небось, в горнице распространяешься… Это как?..
С этого дня прошла первая трещина в семейных отношениях. Макар как-то сразу примолк, перестал мечтать о скруглении дома, хвастаться на улице сыном-офицером, перестал особым франтовским манером выворачивать пятки на ходу. А Семен повеселел, словно то, что оправдались его мрачные ожидания, доставило ему особенное удовольствие.
В хозяйственных вопросах Семену принадлежала командующая позиция, и он распоряжался безапелляционно.
После разговора отца с Гаврилом ясно стало, что мечтать о прикупке пары быков для пахоты нечего, надо управляться тою скотиной, какая есть. В плуг назначили лысого мерина, киргиза и пару молодых быков. Семен потребовал также и Зальяна. Гаврил, считавшийся и по праву, и по обычаю хозяином своего строевого коня, запротестовал:
— Да ведь этак мы его ни к чему произведем! Я под суд угожу!.. Семен вбок поглядел на него и насмешливо, держа руки по швам, спросил:
— Прикажете, вашбродь, на конюшне держать?
— Да не в плуг же!
— Ну, уж нет, это извиняй, любезный брат! Это — не модель… Одной резки ему на полтинник каждый день. Соломка-то нынче пять рублей возок! А сена и на погляденье нет. А ведь в резку-то ты и мучицы подсыпаешь! А не угодно ли на подножный?
— Чтобы утянули?
— Ночуй с ним, карауль… вот и не унесут.
— Да я что же, ай работник, в сам-деле? С лошадьми ночевать?
— Да и я тебе не работник, а вот в саманке живу! — закричал вдруг Семен раздраженным голосом.
Филипповна испугалась, заохала, заплакала:
— Буде вам, ребята!..
— Да в каждый след все я да я! — кричал Семен, размахивая руками. — А детей-то у нас поровну!.. Нет, ваше благородие, господин офицер, вы уж ладеколоны-то ваши оставьте! Надевайте зипунчик да пахать… с офицершей!.. А сына — в погонцы!..
