Рассказы и повести - Иван Федорович Наживин

Громадный белый пароход, обогнув синеющий вдали мыс Сорренто, быстро несся по голубому заливу к Неаполю.

— «Вильгельм Великий»… — проговорил хозяин отеля, стоявший рядом со мной на набережной.

— Откуда? — спросил я.

— Из Южной Африки… Он должен привезти нам интересных гостей…

— Каких гостей?..

— Пять немцев… Мне телеграфировали оставить комнаты для них…

— Что же в них интересного?

— А как же: колонизаторы… Их много здесь проезжает. Туда едет — едва-едва на билет соберет, а оттуда, через несколько лет, уже с состоянием… Золотое дно…

— Куда же именно они едут?

— И в Трансвааль, и в свои восточные владения… Больше однако к себе…

Вечером того же дня моим соседом по table d'hôte'y оказался высокий, сильный мужчина с открытым, смелым, загорелым лицом. Хотя по всему было видно, что в так называемом «порядочном» обществе приезжий вращался мало, тем не менее держался он очень уверенно, громко спрашивал у лакеев вина, с аппетитом, не стесняясь, ел, авторитетно сморкался, чем приводил присутствовавших англичанок в большое негодование. Я с любопытством смотрел на интересного путешественника и его таких же сильных, уверенных в себе товарищей, ожидая случая ближе познакомиться с этими передовыми бойцами, разносящими нашу культуру в глухие, забытые Богом, уголки земли… Случай этот не заставил себя ждать. Подвыпив немного и насытившись, мой сосед сам обратился ко мне с каким-то вопросом о Неаполе, я ответил, и разговор завязался.

— Вы, кажется, с Германским Lloyd'ом приехали? — спросил я.

— Да, на «Вильгельме»…

— A-а… Издалека?

— Из Южной Африки, из наших владений…

— Вы родом оттуда?

— Нет, на время ездил… Я всего восемь лет там прожил. Теперь домой…

— Ну, что, как там жизнь? — спросил я.

Немцы переглянулись.

— Да как вам сказать?.. Жить можно… — отвечал мой сосед с убеждением. — Сперва трудно, а потом ничего, привыкаешь и даже так входишь во вкус, что… ха-ха-ха!.. и домой не тянет…

Его товарищи шумно засмеялись.

— Нет, это, положим, пустяки… — заметил один из них, державший себя с несколько большим тактом (он был отставной офицер, как узнал я потом). — Но жизнь ничего — жить можно… Только бросить надо все старые привычки, по-другому смотреть на вещи… Тогда ничего…

— Какие привычки?.. — спросил я.

— Да всякие… Жизнь суровая, широкая, требует все силы, все внимание, раздумывать, колебаться некогда, — чтобы раз-два и готово…

— Чем же, собственно, занимаются там колонисты?