Господа вы мои, офицерушки,
Мои думчатые сенаторушки!
Вы послушайте мово приказания…
— Нынче ведь все с гармоньями гульба-то… — кричал он в промежутках служивому, — и песни пошли, слухать не хочется! С прибавками, забыли старинку-то…
— Какой же на вас сейчас чин, Гаврила Макарич? — льстивым голосом спросил Тиун, придвигаясь ближе к служивому.
— Чин подхорунжего… за сверхсрочную… Прослужа пять лет… Тиун восхищенно щелкнул языком.
— По этому чину хлебопашество вам будет трудно, пожалуй. За время службы от нашей польской работы небось отстали? Теперь бы вам полегче надо устроить жизнь…
Служивый повел плечами, украшенными погонами.
— Желание было, конечно, послужить в полку, ну, родитель не благословил, как говорится. А служба мне была преотличная: тридцать пять рублей на всем готовом… Командир уважал. Можно бы служить… Ну, и на родину, конечно, пожелалось — посмотреть родимые местные предметы…
— Ну как, спокойно аи нет сейчас по России? — спросил бородатый умственный Ларион Афанасьевич, имевший слабость к политике.
— Пока ничего. Бунты усмирены.
— То-то по газетам не видать, чтобы…
— Сейчас затихли. Как раньше, например, были эти самые забастовки, сейчас этого ничего не слыхать…
— Гаврюша! — гулким голосом крикнул Данил Панфилыч. — Скажи ты мне на милость, через чего эти самые бунты бывают? По какой причине купоросятся те народы?
— Да конечно — от неудовольствия…
— Земли хотят?
— Одни — земли, другие — в дороговизне товаров стесняются… А в обчем итоге надо счесть — и от необразованности…
— Да кто же виноват, какая сторона? Зык идет и на начальство…
— Начальство начальством, дедушка, да и сами виноваты: надо учиться…
Данил грустно покрутил головой, задумался.
— Поздно уж нам учиться, Гаврилушка… — тоном оправдания сказал он, — не в том сила, я думаю… Жили впредь их, не учились… а жили, не бунтовались, — просторней было… я еще захватил немножко хорошей жизни: садов не было, вышни в лесу сколько хошь рви… яблоки, груши, терен… Рыбы этой было!.. А нынче все перевелось… Зато все образованные, все в калошах ходят…
— Вы говорите — учиться, Гаврил Макарич, — пьяным, спотыкающимся голосом сказал Карпо Тиун, вставая с своего места, — а дозвольте спросить: иде свободный доступ?
— Ты бы сел, Карпо! — увещающим голосом обратился к нему Макар Юлюхин.
Служивый строго, как старший чином, поглядел на Карпа, собрал подбородок на воротнике и строго сказал:
— Кто в голове имеет, доступа добьется.
Карпо несколько оробел, вспомнил, что он еще «серый», неслужилый казак и не следовало бы ему вступать в разговор старших. Но отступать было конфузно, и он неуверенным голосом возразил:
